Хайдер Варрайч - Сердце, которое мы не знаем. История важнейших открытий и будущее лечения сердечно-сосудистых заболеваний

Милитаризация рака дошла до такой степени, что во многих случаях эту аналогию переворачивают другим концом, описывая военные действия в онкологических терминах. Обращаясь к войскам в Ираке в 2016 г., Эш Картер, бывший тогда министром обороны США, сказал: «Рак ИГИЛ, который грозит распространиться… невозможно вылечить болезнь, просто вырезав опухоль. Нужно уничтожить ее везде, куда она распространилась» [463]. И даже критики этой аналогии Картера не обошлись без отсылок к медицине в своих речах. Один эксперт по внешней политике заявил: «Нужно сначала избавиться от шиитского правительства, и тогда воспалительный процесс, побочные эффекты, ИГИЛ тоже пропадут».

Представление о раке как о чужеземном захватчике, вероломно атаковавшем организм человека, стимулирует пациентов бороться с болезнью. «Родственники больных не раз говорили мне, что из-за того, что у их близкого человека рак, “у всей семьи тоже рак”», – рассказывает Майкл Хури. Этот диагноз активирует группу поддержки пациента, его друзей и родных, даже незнакомых людей из интернета, которые принимают участие в кампании по сбору денег на Kickstarter. Но в то же время мне не раз приходилось наблюдать, как пациенты с сердечно-сосудистыми заболеваниями страдают в одиночестве. «Люди ассоциируют сердечно-сосудистые заболевания с неправильным образом жизни, – повторяет Кэти идею, которую приходится слышать от очень многих, – а рак очень мало кто так воспринимает». Многие также считают заболевания сердца частью старения организма, примерно как неизбежную поломку машины, которая случается со временем, а не как беду, в которой пациент никак не повинен и которую можно предотвратить. В то время как онкологические больные преодолевают невероятные препятствия и порой даже снимают с места всю свою семью, чтобы отправиться в другой город на экспериментальную терапию, которая еще неизвестно, поможет ли им, многие пациенты с сердечной недостаточностью не получают лечения или сами не принимают лекарства, которые, согласно данным исследований, могут продлить им жизнь и которые можно приобрести в местной аптеке за гроши или вообще получить бесплатно [464].

Однажды я написал в статье для The New York Times , что, если бы сердечную недостаточность назвали раком сердца, пациентов, возможно, перестали бы наконец винить в их болезни [465]. Вероятно, им не пришлось бы страдать в одиночку, их семьи стали бы собираться вокруг них, как собираются вокруг онкологических больных, и им удалось бы найти финансирование на исследования и развитие того прогресса, которого уже удалось добиться в борьбе с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Сейчас я понимаю, что был неправ. Не нужно брать историю рака, его терминологию и метафоры и пытаться приспособить их к сердечно-сосудистым заболеваниям. Нужно рассказывать историю сердечно-сосудистых заболеваний, используя их терминологию и их метафоры. И это одна из причин, почему я написал эту книгу.

Ее палата была непохожа на другие палаты больницы. Большинство палат блеклые, как застиранные больничные рубашки, но ее выглядела обжитой и освоенной, как старые джинсы. В ней повсюду были раскиданы футболки, книги и расставлены цветы в горшках. И там было теплее, чем во всех других палатах, где порой бывает просто ледник. У нее всегда были занавешены окна, и, когда я ступал из коридора в благоухающее пространство ее палаты, мне казалось, что я уже не в больнице. Я как будто покидал свой мир и оказывался в ее мире.

Больница принимает за попавшего в нее пациента почти все решения. Ложась туда, вы словно бы оставляете свою жизнь за порогом приемного отделения или за дверью машины скорой помощи – и просто подчиняетесь ее власти. Одевайся в то, что дали, ешь то, что принесли, спи, когда разрешат. Пациенты могут ходить в туалет только в том случае, если врачи и медсестры считают, что это возможно. Если мы считаем, что дойти до туалета они не могут, мы разрешаем поставить в палате горшок. Если и с горшком все сложно, мы предлагаем судно, на которое надо уметь сходить, лежа в койке. Если пациент не в состоянии испражниться в судно, придется ставить трубку.

Лидия, конечно, и слышать о таком не желала. Она приехала в больницу не быстренько что-то подлатать – ей предстояло провести здесь много времени. С первого дня, как она поселилась в свою палату, Лидия знала, что выйти отсюда она сможет только в одном случае: если в ее груди забьется чужое сердце.