Брайан Дир - Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами

– Я помню, как говорила: «Эти коробки лежат без движения, почему ты не пользуешься ими, папа?» – продолжает она.

Она упомянула также, что его ответ стал причиной ее обеспокоенности по поводу вакцины MMR .

– Он усадил меня и сказал: «На самом деле это называется “Талидомид”, и я не буду его использовать». Я спросила почему, а он ответил: «Его не протестировали должным образом».

– Вы ходили за покупками или что-то в этом роде? Что случилось потом? – спрашиваю о том, что происходило в тот день, когда ее сыну сделали прививку.

– Нет, вообще-то я была на работе, – отвечает она. – Я была на работе. Так что по магазинам я не ходила. Я вернулась и отпустила няню. Хммм….

В расшифровке стенограммы я бы отметил: «Пауза, звучит смущенно». Затем она начинает говорить о своей работе в туристическом агентстве, о котором она ранее упоминала мимоходом.

– Извини, мы только что говорили о моей работе. Я с утра немного уставшая, – объясняет она.

Уставшая или нет, женщина говорит и говорит, не останавливаясь.

«Я все еще работала в IT-отделе, и я уступила должность, я фактически уступила должность, поэтому, когда он в этом возрасте, ну это не особенно важно, не так ли, но я все еще была в IT-отделе. Когда я уходила, занималась этим менеджментом, моей собственной работой в отделе, потому что, на самом деле, все случилось…»

И она продолжает, выдав около 370 запутанных слов о туристической компании в Лондоне. Это сбивает с толку, и я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться на первых поведенческих симптомах ее сына, который, как она подтвердила, был среди дюжины Уэйкфилда.

– Он перестал спать по ночам. Он кричал всю ночь и начал трясти головой, чего никогда раньше не делал, – говорит мать.

– Как вы думаете, когда это началось?

– Это началось через пару месяцев, через несколько месяцев после этого, но это все равно, это меня достаточно беспокоило, я помню, как…

– Извините, – перебиваю, – я не хочу слишком придираться, но несколько месяцев или пару месяцев?

– Скорее, несколько месяцев, потому что у него, как вы знаете, все пошло вспять. Все было в порядке, а потом началось.

– Значит, не раньше двух месяцев. Но не дольше, чем сколько месяцев?

– Кажется, месяцев шести.

Время от времени она вставала и звонила по телефону. Сначала Ричарду Барру, а затем Джеки Флетчер из JABS . Когда я вернулся в Лондон, потратил день или два, пытаясь разобраться в своих записях.

Отец Мисс номер Два умер, когда ей было 11 лет. Так что ее воспоминания о «Талидомиде» казались мне несколько невероятными. Я подумал, что это могло быть ошибочным воспоминанием, ведь прошло много лет. Или она могла приукрашивать перед репортером The Sunday Times . Или ее покойный отец, Джеймс Ланн (секретарь комитета по медицинской этике Престона) должен был быть привлечен к ответственности за то, что разрешил ребенку подойти к лекарствам.

У нее была замечательная прозорливость, она поставила под сомнение безопасность вакцины MMR , про которую тогда никто не говорил, и она точно соблюдала расписание своей няни. Женщина утверждала, что не знала, какой номер был у ее ребенка в статье, но я заметил разницу между ее «примерно шестью месяцами» и 14 днями Уэйкфилда.

Конечно, тогда я не знал, что семь лет назад она дважды рассказывала врачам в Хэмпстеде, что ее сын начал трясти головой через две недели после прививки. Через несколько дней после интервью я встречаюсь с Джоном Уокером-Смитом и делюсь с ним своим замешательством.

– В статье нет ни одного случая, который соответствовал бы анамнезу, который [она] мне рассказала, – говорю я ему. – Ни одного.

Австралийский профессор, похоже, не удивлен.

– Что ж, это может быть так, – сухо отвечает он.

Он не только был указан автором статьи о двенадцати детях, но и видел этого мальчика много раз. Говорит, что не уверен, что родители должны говорить о таких вещах журналистам. Он подчеркивает, что это «конфиденциальный вопрос».

– Ну, значит, либо то, что она мне говорит, не соответствует действительности, – настаиваю я, – либо документ не точен.

– Что ж, я не могу это прокомментировать, – отвечает он.

Этого было достаточно. Здесь что-то происходило. Если автор статьи не мог предложить лучшего ответа, я подозревал, что несоответствие было реальным. И если случай этого ребенка был указан неверно, что еще могло быть не так в этой статье из пяти страниц и 4 тысяч слов?

У меня было искушение узнать. Но как я мог исследовать серию клинических случаев? Это медицинская информация высочайшего уровня безопасности: анонимные пациенты, пациенты-дети, пациенты с отклонениями в развитии. Шансы узнать, кто их родители и когда у их детей проявились первые признаки аутизма, были примерно равны выигрышу в лотерее, на которую я не купил билет.