Брайан Дир - Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами

Уэйкфилд был далек от этой большой идеи. Но уличные демонстрации покатились и по Европе. В июне 2017 года в Италии прошли акции протеста, в которых приняли участие тысячи людей в Риме, Милане, Болонье и других городах. Спустя несколько месяцев в Париже вышли сотни протестантов. А летом 2018 года в Варшаве был зарегистрирован огромный митинг: люди настаивали на своем праве сказать «нет».

Это было немалое достижение для бывшего врача без пациентов. На видео он ухмылялся и хихикал. Возрождение болезни было связано не только с ним. Но, точно так же, как нельзя сделать порох без серы, древесного угля и нитрата калия, он знал, что сыграл важную роль во взрыве.

Повторим фразу из New Indian Express : «Может ли один человек изменить мир? Спросите Эндрю Уэйкфилда».

Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии когда-то претендовало на звание самой большой империи в истории. Благодаря изобретательности населения, подпитываемой углем и прохладным климатом, эта страна стала прародителем всемирной промышленной революции. Английский язык должен был стать средством коммуникации для большей части человечества. Именно здесь изобрели футбол, или «английский футбол», как его называют некоторые. В Соединенном Королевстве зародилась и паника по поводу вакцин. Не один раз. И не два. Трижды!

В XIX веке появился страх перед прививками против оспы – болезни, часто заканчивающейся смертью или слепотой. Спустя столетие панику вызвала вакцина от коклюша в составе АКДС. Затем, начиная с конца 1990-х, Уэйкфилд сеял сомнения относительно MMR , а позже по поводу практически любой вакцины, которая могла бы принести ему аплодисменты и доход. И поскольку все началось в Англии, именно в тут я и завершу расследование той статьи о двенадцати детях, которая, несомненно, останется в памяти людей и после моей смерти.

Я сел на поезд до Мерсисайда, города на северо-западе Англии, чтобы навестить мать еще одного из двенадцати детей. По понятной причине я буду называть ее Мисс номер Три. Но ее сын, Ребенок номер Три, указанный под этим номером в таблицах 1 и 2, на самом деле был первым, кого привезли в Хэмпстед для участия в исследовании.

Его направили в Royal Free , как и почти всех остальных, через женщину в алом из Newsnight . Единственной проблемой с желудочно-кишечным трактом у Ребенка номер Три был сильный запор. Его анализы крови оказались в норме, никакого воспаления, патоморфологи не увидели колита в его биопсии. Тем не менее в ходе илеоколоноскопии Мисс номер Три заметила набухшие лимфоидные фолликулы («пятна», как она их назвала). Затем, три месяца спустя, записи о мальчике были изменены, ему в экспериментальном порядке прописали лекарства и занесли в журнал с пометкой «синдром».

Мой визит был третьим за немногим более десяти лет. От Лондона до Ливерпуля 320 километров, далее 20 минут езды на автобусе через пригород прямо до арендованного двухэтажного дома с террасой и золотым почтовым ящиком, номером и молотком, как и дверь любого другого дома на улице. Вот двор был единственный в своем роде: прямоугольник подстриженной травы, переходящий в забор. Кустов нет. Клумбы нет. Ничего нет.

Мисс номер Три была худой тихой женщиной, к этому времени ей исполнилось 58 лет. Ребенок номер Три оказался ее вторым сыном (у него были еще два брата и сестра), которого к настоящему времени ребенком было и не назвать. Ему исполнилось 29 лет, он стоял на пороге среднего возраста и давно перестал жить дома. Парень был красив. Черные волосы, голубые глаза. Если бы его лицо улыбалось вам из профиля в приложении для знакомств, вы бы подумали, что он будет нарасхват. У него было то, что я называю «ливерпульским взглядом», который, как мне казалось, я видел у покойного Джона Леннона. Мне казалось, что такой взгляд говорит о какой-то загадочной мудрости, которую можно найти лишь на улицах этого города.

Но у парня не было профиля в приложении. Не было свиданий.

– Он мог бы покрывать поцелуями лицо в течение одной минуты, а на следующие полчаса радикально измениться, – говорит его мать, когда мы сидим в гостиной. – Иногда мне страшно. Я запираю двери в сад, потому что знаю, как сильно он может ударить.

Его рассказ тоже был далек от романтики. На втором году жизни мальчик потерял дар речи: в то же время он начал есть ковры и навязчиво щелкать пальцами перед глазами. Теперь его основной словарный запас состоял из «да» или «дай мне». И он знал, но не использовал жест, означающий «нет» или «не могу»: когда его мать скрещивала и разжимала руки, как рефери, не засчитывающий гол.