Ольга Фатеева - Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

В приказе 346н написано, что все повреждения должны быть зафиксированы на фотографиях по правилам судебной фотографии или отображены на схемах. Это не новость, а старый, кочующий из приказа в приказ пункт, который с развитием технологий и цифровой фотографии вдруг приобрел жизненно важное значение. Мне в судебной медицине не просто повезло с людьми, мне повезло с эпохой наших судебно-медицинских зубров: я застала их в цвете. Сейчас кто-то ушел на пенсию, нарушив вечное судебно-медицинское правило работать до трупных пятен, кто-то умер. И если дед Кондрат (был эксперт с таким прозвищем, он и умер в секционном зале) писал, что череп сломан, то этого достаточно, это не подвергается сомнению.

В эпоху зубров действовала негласная и нерушимая презумпция доверия эксперту. Слово эксперта ценилось на вес золота, его не пытались дискредитировать. Эксперту верили, как и написанному в заключении. В век цифры экспертам приходится преодолевать презумпцию недоверия, изначальной виновности. Где на фотографиях то, что вы написали? Вы сфотографировали инфаркт, давайте определим его размеры: то есть, расшифровываю, на плоскости измерим то, что имеет объем и причудливую форму в пространстве. Где здесь субтотальная пневмония, как вы говорите? Экспертам не верят родственники, которые пишут бредовые жалобы, поступающие в Бюро, Департамент и прокуратуру. Бывает и того хуже – моего мужа/сына/брата/свата/жену всего разрезали и распотрошили, вынули все органы, я видела сама на кладбище, заглянула под костюм, а там ничего нет, грудь и живот провалились, на черепе рана огромная, а нам написали, что от сердца умер.

Санитары на приемке фотографируют теперь трупы с разных ракурсов, берут разные планы – крупный, общий, на секционном столе, перед выдачей. Родственникам объясняешь, что на голове секционный разрез, череп распилен, но крыша установлена обратно, на место, разрез ушит. На груди и животе тоже секционные разрезы, грудина с хрящевыми частями ребер выпилены, но они в трупе, вставить их на прежнее место, как свод черепа, невозможно. Все внутренние органы извлекались из полостей для исследования, они отрезаны друг от друга, от сосудов, связок и окружающих тканей. Сами органы вскрыты различными положенными по методикам разрезами, в разных плоскостях, некоторые (сердце, например) разделены на фрагменты, это все проделывают при судебно-медицинском и патологоанатомическом исследованиях трупов. Внутренние органы сложены обратно в полости трупа, секционные разрезы ушиты непрерывными обвивными, так называемыми матрасными швами, чтобы труп на похоронах, не дай бог, не потек на глазах изумленных родственников. Когда ваш родной и близкий был жив, сосуды его и сердце были полны крови, легкие воздуха, а кишечник естественного содержимого. При вскрытии содержимое выделилось, внутренние органы заняли меньше места. А родственники требуют показать им на фотографиях, что из трупа ничего не забрали себе и ничего лишнего от других не подложили.

Во времена судебно-медицинских зубров действовала негласная и нерушимая презумпция доверия эксперту. Слово эксперта ценилось на вес золота, его не пытались дискредитировать. В век цифры экспертам приходится преодолевать презумпцию недоверия, изначальной виновности.

Фотографии родственникам мы, конечно, не показываем и вообще стараемся меньше с ними общаться, но иногда, в надежде обойтись без жалобы, погасить конфликт на месте, все же разговариваем с ними. Некоторые эксперты прикладывают фотографии к акту судебно-медицинского исследования трупа, так что родственники, если приходят знакомиться с актом в отделение полиции, видят и эти фотографии и устраивают другой скандал на тему «зачем вы его снимали и всем теперь показываете, это же неэтично, аморально, безнравственно, гореть вам в аду».

Фотографий любой обнаруженной патологии требуют теперь и врачи-клиницисты, когда умершие пациенты поступают на вскрытие. Тела всех скончавшихся в стационарах от насильственных причин – травмы, отравления, ожоги, убийства – вскрываются в обязательном порядке: насильственную смерть исследуем мы, судебно-медицинские эксперты, а ненасильственную смерть в стационарах – патологоанатомы. В Москве не все судебно-медицинские морги принимают трупы лиц, скончавшихся в стационарах, по территориальному принципу, сейчас осталось лишь несколько отделений, куда распределяют травматический материал из московских больниц. Эти морги базируются в самих больницах, бок о бок с патологоанатомами делят кров, секционные залы и столы.