Алексей Смирнов: Записки невролога. Прощай, Петенька! (сборник)

Родные и близкие боялись, что вдруг он выбросится из окна.

– Что ж, – сказал доктор, – посмотрим!

Он уложил Николая на стол и разрезал серое вещество скальпелем. Потом вскрыл белое, рассек мышцы и фасции, осторожно раздвинул органы – иные вынул, чтобы не мешали смотреть. В сердцевине обнаружилось лицо, которое безобразно гримасничало и материлось.

– Голова! – хрипело лицо. – Весь исчесался.

Доктор понимающе кивнул и рассек лицо. Открылась всклокоченная шевелюра.

– Да у него вши, – с облегчением вздохнул доктор и отправил сестру за специальным шампунем.

– Скажу вам честно, – признался главврач. – Я нахожу этот почин обременительным.

– Почему? – быстро спросил репортер и весь подобрался.

– Потому что колошматят и мешают рожать. Что ни день, то доска. Роддом трещит, фундамент проседает! Являются делегациями. Возлагают цветы, читают стихи, играют скрипичные концерты. Окуривают, кадят, устраивают молебны!

Репортер повернулся к камере и зачастил, делая большие глаза:

– Как видите, не каждому по душе такая слава родильного дома! Но что же делать? В старину можно было не покривить душой, сказав, что такой-то поэт, писатель, политик или композитор родился в таком-то доме. Вешалась мемориальная доска. Все было просто. Другое дело современность! Выяснилось, что в этом роддоме родилось… подскажите мне поточнее?

– Десять поэтов, – скорбно отозвался главврач. – Четырнадцать прозаиков. Восемь композиторов. Три художника. Двадцать четыре деятеля партии и правительства. Это пока! Нас еще ждут открытия! И еще здесь выступал Ленин.

– Вы полагаете, что доски опасны для здания?

– Сами полюбуйтесь – живого места нет. Роддом скоро рухнет. И невозможен никакой режим. Никто не спит. Младенцы не берут грудь. Сплошные мероприятия – то в пионеры принимают, то вечную память поют, то просто окружат и молчат. Это производит неприятное впечатление. Вот вы? – набросился вдруг главврач на пышную даму, сунувшуюся с бумагой. Репортер отступил, изнемогая от своей удачливости. – Что? Опять доска? Для кого? Кто еще народился?

– Умер, – надменно молвила дама.

Главврач попятился.

– Что, еще кто-то умер? – спросил он хрипло.

– Будущий композитор. Акушерка утопила его в ведре, чтобы не мучился. Две с половиной головы. У нас музыкальная династия!

Доктор начал визжать, и репортер поспешно увлек просительницу в коридор. «Надеюсь, ваше дело решится, когда выйдет сюжет», – донеслось из-за двери.

Квартира. На пороге – Он. В маске, помахивает авоськой с апельсинами, нетерпеливо переминается, оглядывается, смотрит на часы.

Она: – Что с тобой, дорогой?

Он: – Вот, любимая, кушай. А я побегу.

Она: – У меня аллергия на цитрусовые.

Он: – Какая жалость. Ну, не кушай тогда. А я все равно побегу.

Она: – Не бойся, милый! Заходи. У меня нет никакого гриппа.

Хватает его за руку и втягивает в прихожую. Он роет каблуками паркет, оставляя борозды.

Он ( в ужасе ): – А что, что у тебя? Ветрянка?

Она ( смеясь ): – Нет, милый, и не ветрянка! Сними же эту дурацкую маску. Дай я тебя поцелую.

Он ( опасливо приспускает маску ): – Точно не ветрянка?

Она ( целует долго и проникновенно ): – Нет, не ветрянка. Свинка. У тебя распухнут, а потом откажут яички – и все. Не будешь ни чесаться, ни кашлять.