Алексей Решетун - Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии

Недалеко от дыры в заборе, через которую мы проникали на территорию больницы, стоял туалет типа «сортир» на два посадочных места. В нем имелась перегородка, в которой кто-то (все знали, кто) специально проделал отверстия для оперативного наблюдения за женскими частями тела. Ожидая узреть что-то жутко эротическое, мы по очереди пробирались в соседнюю кабинку и через дырку следили за посещающими туалет. Видно не было абсолютно ничего, однако это не мешало каждому наблюдателю рассказывать об увиденных им ого-го каких задницах, что вызывало справедливую зависть окружающих. Закрылось это окно в мир эротики следующим образом: однажды, когда к туалету направилась очередная дама, мой друг занял позицию в соседней кабинке и стал ждать, пока она снимет, пардон, трусы, но, наклонившись к смотровому отверстию, он вдруг услышал прямо над своим ухом: «Что, жопы никогда не видел?»

Дама была очень даже в теле и гаркнула голосом командира кавалерийского отряда, призывающего идти в атаку. Мой друг сразу же понял, что вопрос обращен именно к нему, но отвечать на него не стал и спешно покинул наблюдательный пост. Остальные ребята, в числе которых был и я, смотревшие, как обычно, из-за забора, сдристнули еще раньше, и это спасло нашу репутацию. А вот мой кореш Женька в тот вечер огреб от отца ремня — в селе все друг друга знали, и конечно, дама «срисовала» Женьку еще до того, как он зашел в кабинку. После этого мы потеряли интерес к туалетным наблюдениям.

Круглый год я любил пропадать на реке. Ишим протекал совсем недалеко от дома, мы ловили в нем рыбу, зимой катались с высокого обрывистого левого берега, на котором и располагалось наше село. На этом берегу, у самой воды было множество родников, которые и в мороз не замерзали; их вода, богатая железом, имела ярко-ржаво-оранжевый цвет и кислый вкус.

С рекой в моем детстве было связано многое. Весной, во время ледохода, местные жители выходили на берег и наблюдали за тем, как поток нес огромные льдины, которые иногда наползали друг на друга и ломались с грохотом, напоминающим взрывы. В годы особенно сильного половодья разлившаяся вода размывала кладбище в Петропавловске — областном городе, который находился выше по течению, и по Ишиму плыли гробы. Деревянный мост, который соединял оба берега, на время разлива убирали, и переправой служил маленький пыхтящий паромчик, перевозивший людей и велосипеды. С исчезновением СССР исчез и этот паромчик. Период разлива Ишима был для нас, пацанов, праздником. Река напоминала море; релка, на которой росли ивы, почти полностью погружалась под воду, торчали только верхушки деревьев. Если половодье затягивалось, то верхние ветви ив уже цвели, а нижние после ухода воды оставались еще совсем голыми…».

«Простите, вы сказали «релка»? — поинтересовался я, — Никогда не слышал такого слова. Что это?»

«Так все называли небольшой островок посередине реки. Была еще большая релка — выше по течению, а эта — почти напротив моего дома, малая».

Доктор улыбнулся — видно, он с удовольствием вспоминал эту пору своей жизни.

«Так вот, — продолжал он, — во время половодья наш высокий обрывистый берег уже хорошо прогревался, и пока не выросла высокая трава, наступала пора выливания тарантулов. Откуда взялось это занятие и кто его придумал, никто не знает, но каждую весну наша компания, вооружившись пустыми стеклянными бутылками или флаконами из-под шампуня (пластиковой тары для воды тогда не было), бродила по берегу в поисках нор местных пауков, которых все называли тарантулами — не уверен, что правильно. Норы эти хорошо выделялись на покрытой скудной травой земле — почти идеально круглые, диаметром с современную двухрублевую монету, с небольшой горкой у входа. Если кто-то обнаруживал такую нору, он тут же звал остальных, и начиналась спецоперация по извлечению из нее паука, называемая «выливанием тарантулов». За водой ходить далеко не приходилось — разлившаяся река была внизу. Наполнив емкости, мы приступали к делу. Среди детворы ходил устойчивый слух, будто тарантулы могут прыгать на несколько метров, поэтому принимались меры предосторожности — вода наливалась постепенно, а нора после очередного залива внимательно осматривалась. Тарантул появлялся всегда неожиданно: из темноты внезапно показывались несколько паучьих лап. В этот момент большинство пауколовов разбегались с криками ужаса, каждый боялся, что паук прыгнет именно на него. Но несчастный тарантул, будучи ночным животным, никогда ни на кого не прыгал, а просто был потрясен внезапной облавой. Дело техники — взять его двумя веточками и переместить в банку. Помимо паучьей прыгучести мы верили в то, что если в банке окажутся несколько пауков, то они устроят между собой битву, а если кинуть паука в воду, то он по ней спокойно побежит аки посуху. Несмотря на то, что пауки никогда не дрались, а при помещении в воду тонули, легенды эти передавались из поколения в поколение.