Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

— Вы употребляете наркотики? Кокаин, героин, марихуану?

— Нет.

— Есть ли психические заболевания? Депрессия, тревожность, шизофрения?

— Нет, но после того, что мне пришлось пережить, любой испытывал бы тревожность и впал в депрессию.

— Понимаю. Самоповреждения?

— Нет.

— Кто вы по профессии?

— Врач.

— В какой области?

— Колоректальная хирургия, — ответил я. — Я был колоректальным хирургом-консультантом.

Он убрал руку с мышки и с интересом посмотрел на меня. Я кратко пересказал события, приведшие к моему заключению, и сказал, что меня посадили на два с половиной года.

— Вас выпустят через пятнадцать месяцев.

Затем он рассказал, почему представители нашей профессии должны всегда оставаться начеку. Он сам был вовлечен в неприятный инцидент: его позвали к душевнобольному пациенту, но к моменту, когда он оказался на месте, тому уже оказал помощь другой врач. В отчете говорилось, что он отказался принять срочный вызов. Ему удалось доказать свою невиновность, хотя он вполне мог оказаться в беде.

— Думаю, вас можно поместить в обычную камеру, — сказал он. (Несколько лет назад каждого нового заключенного в первую ночь помещали в камеру для суицидников.)

Позже я узнал, что в обычных камерах находилось трое заключенных. Будь у меня выбор, я предпочел бы одиночную камеру. Но как бы то ни было, я понимал, что решение принимает не врач.

Он взвесил меня, измерил артериальное давление, пульс и температуру.

— У вас давление поднялось до 160/108, — сказал он и взял пустой бланк из стопки на столе. — Что ж, я не удивлен: был тяжелый день. Я распоряжусь, чтобы вам дважды в день измеряли давление, и назначу анализы крови на завтра.

Он обнадежил меня, написав об этом в бланке.

— Я назначу вам амлодипин вместо ирбесартана и фелодипина. Прием бисопролола и симвастатина можете продолжить.

Новоприбывшим заключенным было запрещено проносить в тюрьму даже рецептурные лекарства, они изымались при личном досмотре.

Я не брал с собой никакие лекарства, к тому же врач решил изменить мой план лечения.

— Человеку с вашим статусом здесь будет непросто, но вы должны постараться. Я к вашим услугам, и если понадобится помощь, не стесняйтесь попросить надзирателей привести вас ко мне, — сказал доктор Э.

Уже ночью в сопровождении надзирателя в мою камеру пришла медсестра и принесла недельный запас препаратов.

— Вы должны оставлять запрос о новом запасе как минимум за два дня до окончания старого, — предупредила она меня.

— Почему нельзя просто приготовить новый запас лекарств дней через пять или шесть?

— Это тюрьма, знаете ли, здесь свои порядки.

Неожиданно было услышать такие слова от медицинского персонала тюрьмы, который, насколько я понимал, должен был оказывать заключенным медицинские услуги такого же уровня, как и свободным людям. Как бы то ни было, встреча с доктором Э. меня подбодрила, и в тот вечер я обрадовался хотя бы тому, что мои проблемы со здоровьем будут под контролем.

Меня определили в камеру в третьем корпусе. Она располагалась на самой вершине лестницы, в самом дальнем конце третьей площадки. Я быстро взглянул на две именные таблички у двери: на каждой было указано имя и личный номер заключенного, а также имя личного надзирателя. Я нервничал, ожидая, когда офицер откроет тяжелую металлическую дверь, отойдет в сторону, чтобы впустить меня, и снова закроет ее.

Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли.

Камеру можно было измерить шагами: три в ширину и пять в длину. Очевидно, что она предназначалась для двоих, но теперь здесь должны были находиться трое. Слева стояла односпальная кровать, а справа — двухъярусная. Между кроватями — маленький стол. У дальней стены стоял стул. На настенных полках были одежда, несколько книг, пластиковые тарелки, миски и столовые приборы. На столе стояли телевизор и электрический чайник. У входа располагалась раковина, а на полу под ней — большое открытое черное ведро с остатками пищи.

Между односпальной кроватью и раковиной было отведено место для крошечной кабинки с унитазом. Дверь в нее находилась высоко от пола, и всем было видно, занято ли отхожее место. Занавески на окне не было, его приоткрыли в попытке проветрить камеру. В тот ноябрьский вечер в камере было холодно. Один обитатель лежал на односпальной кровати, а другой — на нижнем ярусе двухъярусной. Я понял, что верхний ярус предназначался мне.