Иван Дроздов - ГЕННАДИЙ ШИЧКО И ЕГО МЕТОД

— Что вы, какие там успехи? Ну, десять процентов, — может быть, двенадцать из обращавшихся ко мне. Разве это результаты? Вот вы написали о Шичко. Читала журнал и, признаться, не верила — не может такого быть! Но и оснований не верить вам нету. Очень бы хотелось самой побывать на занятиях Геннадия Андреевича да поучиться у него.

Я ей сказал:

— Обычно наркологи с ходу отвергают всякое вмешательство в их практику, не верят, всех называют шарлатанами. Я получаю от них письма, они звонят. И все единодушны, все раздражены.

— Да, я знаю. Многие из них даже довольны и тем, что шесть-восемь процентов излечивают. Мы, говорят, творим невозможное: врачуем неизлечимых. А я не хочу мириться. Очень хочу посмотреть на дело с иной, не с нашей наркологической стороны. Ведь, кажется, всем ясно: нельзя нам, наркологам, жить так дальше, есть хлеб, который мы не зарабатываем. Служба есть, на нее тратят миллионы, а результатов от нее с гулькин нос. Уж очень живуч бюрократизм в медицинских сферах. Мне думается, и нет нигде таких самодовольных, чванливых бюрократов, как среди отцов здравоохранения. Душно нам! Хочется раскрыть двери и окна.

Я потом долго не встречал Нину Григорьевну и вдруг слышу: набрала группу и ведет занятия по методике Шичко. А когда пришел на ее занятие, она уже несколько наборов выпустила.

Любопытно, как меняется человек, когда он вдруг убедится, что нужен людям, что делает большое, нужное дело. Нина Григорьевна вся светилась, говорила с вдохновением, с каким-то молодым, наступательным задором. У нее была тема: «Бывает ли культурным винопитие?» Коротко, но емко изложила свои понятия «культурного» пьянства, приводила высказывания великих людей, особенно много брала сведений из книг академика Углова. И все это перемежала со своими собственными наблюдениями врача-нарколога.

В перерыве я беседовал со слушателями. К удивлению и к радости, большинство из них не нуждались в отрезвлении; они сами готовились к ведению занятий по методике Шичко. Они тщательно записывали беседу Нины Григорьевны; записывали названия книг, статей, очерков, где содержались нужные сведения. Впрочем, четырнадцать человек были пьющими, и большинство из них сильно пьющими. Четверо кисло улыбались, со знакомым мне, закоренелым скепсисом повторяли: «Говорильня все это! Слышали...» — «Но зачем же вы ходите на занятия?..» — «Надо же испробовать. Да и дома хотят».

Некоторые незадолго до занятия приняли свои сто грамм, а то и двести. Эти смотрели нагло, говорили зло, с издевкой и обреченно махали рукой.

Пригласив всех садиться, Нина Григорьевна продолжала урок. Скептики переговаривались, отпускали реплики. Мешали, конечно, но Нина Григорьевна с прежней настойчивостью продолжала нелегкое дело перепрограммирования сознания.

Скептики становились тише. На них шикали товарищи, зло обрывали, и это был тоже процесс подавления злых начал в организме и внедрения того необходимого духа, который уже коснулся сознания и начинал свою благотворную работу.

Это было третье занятие с группой, а я потом пришел и на восьмое. Скептиков оставалось двое. И те уж были не так агрессивны, не так уверены. Спасительный дух веры и надежды на отрезвление залетел и в их замутненные головушки, и хотя исподволь, медленно, но уже начинал расшвыривать накопившиеся за многие годы губительные завалы.

Бывал на занятиях и у Татьяны Григорьевны Коломиец. Ей так же, как и Емельяновой, лет сорок, но обе они выглядят на тридцать с небольшим; обе сохранили девически стройную фигуру, обе на свой лад красивы. Нина — типичная славянка с большими синими глазами, Татьяна, напротив, брюнетка, с цыганским, открыто-доверчивым улыбчивым лицом и постоянным добрым выражением. Татьяна — научный работник, проблемой пьянства занялась случайно. Где-то услышала лекцию новосибирского физика Владимира Жданова и была поражена важностью и остротой проблемы. И как человек с сильно развитым чувством патриотизма стала искать пути отрезвления людей, много читала, познакомилась с авторами статей и книг на эту тему. Она еще пятнадцать лет назад появилась у нас в дачном поселке. Зашла к живущему со мной по соседству поэту Игорю Ивановичу Кобзеву. Он уже тогда писал стихи о трезвости. И с академиком Угловым познакомилась. Наконец, вслед за Емельяновой в Москве набрала группу алкоголиков, стала их отрезвлять.

Я сидел у нее на занятиях, слушал. Поначалу мне казалось, что дело это не ее, педагогических способностей у нее нет — говорит негромко и вроде бы неуверенно, однако все двадцать алкоголиков слушали ее внимательно. Это были все больше рабочие столичных заводов, был инженер, врач, спившийся с круга, художник... Они слушали эту хрупкую, симпатичную женщину и, может быть, как и я, опасались за нее, за благополучный исход ее высокого, благородного и слишком уж непосильного дела. Однако Таня говорила. И чем дальше, тем больше приводила цифр, сведений. Иногда неожиданных, вроде бы выпадавших из логического строя беседы.