Лидия Богданович - Записки психиатра [litres]

Здесь же передо мной проходили опрятные, аккуратно подстриженные больные, и малейшее нарушение дисциплины среди них вызывало вежливое, доброжелательное вмешательство спокойного, опытного медицинского персонала.

Правда, в этом отделении «для беспокойных» я увидела и необычное. Мы вошли в одну палату, где на кровати в неудобной позе, словно окаменев, как-то вычурно, с поднятой рукой, сидел больной. У него было лицо трупа. Напряженные, стянутые в хоботок губы, острый нос, но живые, казалось, понимающие глаза. Больной находился в таком состоянии уже много дней. Изменить его позу нельзя было даже силой.

Не страх, а глубокая жалость овладела мной. Подойдя к несчастному, я погладила его острое плечо. Под моей рукой мышцы напряглись, словно сопротивляясь. Это было так непонятно, что все другие чувства, кроме любопытства, исчезли. Я глядела на больного, как на загадку.

Принесли кружку с питьем и поставили перед больным. Два сильных санитара бережно повернули больного, приготовили к кормлению. Перед этим палатный врач в течение 10 минут уговаривал его есть самостоятельно. Медицинская сестра поднесла питье — смесь подогретого молока, масла, сахара и сырых яиц. Давясь и сопротивляясь, больной пил глоток за глотком из ложки. А я стояла и удивлялась великому терпению медицинских работников. Я вышла из палаты и ждала товарищей у двери в коридоре.

Мимо прошел высокий бледный юноша. Он остановился недалеко от меня и, к чему-то прислушиваясь, гневно погрозил пальцем.

В стороне, куда погрозил больной, никого не было. Я насторожилась, готовая каждую минуту убежать к товарищам. Но стало ясно, что больной занят собой, и мой страх исчез.

Мы продолжали обход. В конце коридора увидели плачущего, убитого горем старика.

— Что вы, дедушка, плачете? — спросил участливо профессор.

— Все родные мои сгорели. Давеча похоронил жену и детушек.

— Но ведь сегодня утром к вам приходили жена и сын, — напомнил профессор.

— Нет, не было их. Всех матушка-земля укрыла, — заплакал старик, утирая слезы рукавами халата.

Мы увидели больного, считавшего себя философом. Небрежно перебросив через плечо, словно греческую тогу, свой халат, он шагал по коридору медленно, с гордой осанкой, видимо о чем-то размышляя.

Профессор показывал все новых больных.

Наша группа направилась в отделение «для спокойных больных». То, что мы увидели здесь, показалось еще более удивительным. Мы вошли в просторный чистый коридор. Паркет отсвечивал зеркальным блеском. На окнах висели красивые шторы, на стенах — картины в золоченых рамах. В огромном светло-голубом зале была уютно расставлена мебель, столы покрыты вышитыми скатертями, в углах стояли пальмы. Все это вместе с солнечным светом, обильно лившимся в широкие окна, создавало ощущение покоя. Одни больные читали, другие беседовали или занимались ручным трудом.

У стены на диване сидел широкоплечий красивый мужчина. Тонкие, с изгибом губы, ровный нос, высокий гладкий лоб, светлые шелковистые волосы и серые глаза — все выражало полный душевный покой и что-то еще, чему я не находила названия.

При моем появлении больной вежливо встал и сел только тогда, когда я отошла. Так ведут себя воспитанные люди в присутствии женщин.

«Совсем нормальный человек!» — подумала я. — «Как он попал в сумасшедший дом? Как мало он похож на того юношу, который грозил кому-то в пространство».

Мне хотелось спросить этого человека, не произошло ли здесь врачебной ошибки?

Обход с профессором продолжался.

Я стала присматриваться к врачу отделения. В моем представлении психиатры были людьми необычными. А врач оказался простой скромной женщиной Анной Ивановной Мироновой. Она терпеливо выслушивала каждого больного и мягким, уверенным тоном давала советы. Я заметила, как после беседы с ней встревоженные выглядели более спокойными, капризные — послушными. Видимо, эта женщина воплощала в себе врача, начальника, мать и друга. На всю жизнь запечатлелись у меня в памяти ее большие темные глаза.

Мне известна одна семья, в которой психически заболел сын. Родители приглашали врачей всех специальностей, только не психиатра. Терапевт прослушал отличные тоны сердца и объявил, что больной здоров. Невропатолог проверил живые, здоровые рефлексы и не нашел отклонений. А психиатра не звали, боясь «напугать» больного. Когда же необходимость заставила пригласить психиатра, родные скрыли это от больного, выдумав для его «спокойствия» какую-то ложь. Какое вредное предубеждение против врачей-психиатров, выполняющих большую гуманную задачу — возвращение человека к здоровой, полноценной жизни!