Михаил Супотницкий - Очерки истории чумы (фрагменты)

Кстати, в Европе после чумной пандемии 1346-1351 годов произошел самый настоящий демографический взрыв! Исследователи отмечают увеличение количества заключаемых браков, увеличение рождения двойней. Смертность, даже среди заболевших чумой, резко снизилась. Эпидемия не помешала Англии и Франции почти 100 лет вести упорную войну друг с другом. Спрашивается: почему? "Вторая пандемия чумы пришлась на акматическую стадию этногенеза "христианского мира", — отмечают авторы "Очерков".

Чума величественна! И пушкинское "Бокалы дружно пеним мы,/ И девы-розы пьем дыханье -/ Быть может... полное Чумы!" оказывается вовсе не метафорой, а научной моделью поведения людей в чумовой (извините — чумной) ситуации. Причем моделью, не меняющейся и в историческом времени, и в географическом пространстве.

Скажем, появлению привычки к пьянству — в современном и понятном именно нам, в России, виде — европейская цивилизация обязана как раз чумным эпидемиям. Крепкие спиртные напитки на основе дистиллированного спирта были разработаны в Европе еще в XII столетии в Италии. "Но во времена "черной смерти" <���эпидемия чумы 1346-1351 гг.> они стали необыкновенно популярными, так как считались населением предупредительным средством против чумы. Разумеется, это было не так, но в тех обстоятельствах их употребление снижало всеобщий страх перед эпидемией", — пишут авторы.

Через 700 лет — все то же. В 1921 году во время легочной чумы во Владивостоке Областная санитарно-исполнительная комиссия (ОСИК) не могла установить охрану противочумных учреждений из-за постоянного пьянства милиционеров. "Не имея силы повлиять на их работу, Комиссия сделала попытку заменить милиционеров, обратившись 26 апреля за содействием в Никольско-уссурийскую бригаду дивизиона народной охраны. Однако ОСИК уже 28 апреля поспешила отказаться от ее "услуг", так как оказалось, что охраняющий очаги чумы дивизион "представляет из себя пьянствующую банду, берет взятки с обсервируемых, вместе с ними пьянствует".

Все эти феномены группового поведения больших человеческих популяций, подробно рассмотренные и систематизированные авторами в первом очерке — "Поведение людей во время эпидемической катастрофы", — наводят вот на какую мысль.

Если согласиться, что социальное проектирование — это фактически понуждение к взаимодействию в рамках сконструированных нами (социальными конструкторами) правил, то даже патологии (например, возбудителей массовых инфекционных заболеваний) можно рассматривать как некий формообразующий агент в социальном проектировании. Так, пандемия ВИЧ-инфекции вызвала колоссальные изменения в социальной организации современных людских сообществ. Таким образом, конструирование новых патологий (биологическое оружие, например; а сейчас — генетическое) — это тоже механизм (и весьма эффективный!) социального проектирования и управления. Недаром авторы "Очерков истории чумы" отмечают: "С удивительным постоянством, от одной эпидемической катастрофы к другой, человек проявляет себя определенными стереотипами поведения". (Большое количество фактического материала, подтверждающего такую точку зрения, можно найти и в монографии: Бужилова А.П. Homo sapiens: История болезни / Ин-т археологии РАН. — М.: Языки славянской культуры, 2005. — 320 с.)

Но все дело как раз в том, что очень редко удается так сконструировать эти правила, чтобы субъекты социума стали по ним играть, переформатируясь в "бессубъектное сообщество", т.е. в объект социального проектирования. Чумные эпидемии — как раз тот редкий случай...

Вместе с тем другие утверждения, десятилетиями казавшиеся строгими научными моделями, наоборот, приобретают статус метафор. Например, то, что крысы — первичный резервуар возбудителя чумы Y. pestis и главные его разносчики. Ничего подобного. "Те территории, на которых возбудитель чумы поддерживается эпизоотиями среди грызунов, следует рассматривать как "вершину айсберга чумы", — подчеркивают авторы "Очерков". "Подводная" же, наиболее опасная часть скрыта от нас буквально в глубинах тектонических процессов. Поэтому авторы даже предлагают ввести новое понятие в эпидемиологию чумы — "цикл дестабилизации экосистем "простейшие — Y. pestis". Судя по всему, Y. pestis может миллиарды лет (sic!) существовать как истинный паразит одноклеточных организмов, обитающих в почве.

Вот и последний, 37-й очерк называется символично: "Дремлющая" чума конца ХХ столетия". В 90-е годы глобальная регистрируемая заболеваемость чумой не превышала 5419 случаев (1997 г.) в год. Вспышки чумы были зафиксированы в 24 странах, и почти 70% из них — в Африке. "Считаются установленными границы многих природных очагов чумы, — отмечают авторы "Очерков". — О чуме как о "море" уже не вспоминают. Сегодня она производит впечатление полностью контролируемой человеком болезни". Однако... В 1994 году, после 15-30-летнего перерыва, чума появилась в Малави, Мозамбике и Индии (в этой стране, кстати, природные очаги чумы считались к тому времени совершенно угасшими); еще через три года — в Индонезии. Уже как закономерность стали высеваться штаммы Y. pestis, устойчивые к стрептомицину.