Генезис русской литературы приходится на XI в. Своими корнями она связана с мощно развитой фольклорно-эпической традицией и с византийским христианством – к ним восходит базовый код, система художественных стереотипов, используемых письменной словесностью; затем возникают средневековая и не вызревшие окончательно предренессансная и предбарочная системы. Хотя в новой русской литературе конца XVIII–XIX в. ранний пласт приобрел значение исторического субстрата, тем не менее он выполнял опорную роль и активно влиял на эстетику, систему ценностей русской классики. Переосмысливая опыт западноевропейской литературы, она ориентировалась на гуманистические идеалы, как христианские, так и секулярные, приобретавшие в русском культурно-художественном сознании либо религиозную, либо утопическую ориентацию на абсолютизированный идеал общественной общинно-коллективистской и индивидуальной гармонии, как в национальном, так и в универсальном планах – в разных версиях от Пушкина, Гоголя, Лермонтова до Достоевского, Толстого, крупных символистов (А. Блок, А. Белый) и авангардистов (В. Маяковский, В. Хлебников). Эта схема действует в инвертированном религиозно-мифологизированном варианте и в советской литературе на разных ее этапах.
Формирование латиноамериканской литературы приходится на более поздний период и происходит в совершенно иных условиях. Ее генезис начинается с рубежа Нового времени, т. е. на пятьсот лет позже. Отсутствие опоры на фольклорную традицию (результат отрыва от иберийских корней) перекладывает на письменную словесность важнейшую функцию создания кода новой традиции, целостной эпической картины мира, культурно-художественных стереотипов, системы ценностей, выражающих сознание и «бессознательное» возникающего нового мира. Эпические хроники открытия и завоевания Нового Света имеют двойную принадлежность, являясь памятниками испанской литературы и первичным пластом новой традиции, что осознается только в XX в. Активное формирование начинается около середины XIX в.
В условиях секуляризации и демифологизации культурно-художественного сознания в западной культуре (основной источник для латиноамериканской литературы) литература Латинской Америки начинает вырабатывать свою гуманистическую секулярную систему ценностей, ориентированную на утопические идеалы гармонии, «полноты» «человека латиноамериканского».
В XX в. латиноамериканская литература имеет уже два наиболее важных источника – западный и восточный (русская литература), а позднее – также источник североамериканский.
При этом если западноевропейская литература воспринимается как входящая в кризис, то гуманистическая ориентация русской классики сближает две литературы. Позднее также критически начинает восприниматься догматизированная русско-советская литература.
Во второй половине XX в. западная, русская и латиноамериканская литературы предстают как традиции разных уровней и этапов развития.
Западная литература в последней трети XX в., после пика неоавангарда и массовой литературы, входит в острый кризис в постмодернизме, деконструирует свою традицию, а затем с ускорением глобализации – в период диффузного сосуществования различных моделей, не обнаруживая определенного вектора эволюции.
В 90-х годах XX в. кризис охватывает постсоветскую литературу: в ней наблюдаются и сосуществуют запоздалая ориентация на постмодернизм, этический релятивизм, художественная обесцененность, деконструкция и одновременно гуманистическая рефлексия об историческом опыте.
Латиноамериканская литература во второй половине XX в. в «новом» романе и в «новом» историческом романе создает свою классику. Новая латиноамериканская художественная система при внешнем сходстве с постмодернизмом, по сути, представляет собой иное явление, ему противостоящее. Она противопоставляет деконструкции ярко выраженную конструктивно-строительную функцию; западоцентризму, рациоцентризму, монизму и релятивизму – универсально значимые принципы художественного моделирования, отражающие многомерность, сложную архитектонику латиноамериканского мира, где взаимодействуют разные эпохи и традиции: архаика и современность, миф и история.
Татьяна Красавченко
Штрихи к портрету: Валерий Земсков
Отец Валерия Земскова (1940–2012) – Борис Земсков был родом из деревни Колышлей на реке Хопёр, притоке Дона. I Изначально – еще до 1917 г. – фамилия семьи была Тулины, но земская реформа в их округе сделала всех жителей деревни Земсковыми. В 1920-е годы Борис ушел в город и, в конце концов, в начале 1930-х поступил в Ленинградский институт инженеров водного транспорта и женился на своей однокурснице Софье Смеховой. Валерий, второй ребенок в семье (первая – сестра Ирина) родился 28 января 1940 г., когда семья жила в Баку, а военный инженер Борис Земсков был «начальником Каспийского моря» по подъему затонувших судов. Назвали Валерия в честь знаменитого советского летчика Валерия Чкалова, что было характерно для того времени, сам он позднее не без юмора, но с удовлетворением установил (уже в духе другого времени), что родился под звездой испанского святого Валерия Сарагосского, что как-то объясняло профессиональные повороты его судьбы, Из Баку семья переехала в Севастополь, потом в Мурманск, а с 1947 г. прочно обосновалась в Ленинграде – на Фонтанке. Мама была ангелом-хранителем семьи, не работала, воспитывала детей. Сестра Валерия, Ирина, переводчица (с английского), так и живет в Петербурге.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу