Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин - идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

В 1823 г. М. Каченовский пишет Булгарину из Москвы: «…здешняя публика очень полюбила легкое, остроумное, замысловатое и смелое перо ваше» [42], М. Загоскин называет его «отличным литератором», а издаваемый им «Северный архив» – «хорошим журналом» [43]. В. Кюхельбекер в 1824 г. в «Мнемозине» пишет, обращаясь к Булгарину: «Ваш “Северный архив”, ваши “Литературные листки” читаю иногда с удовольствием: в них довольно занимательного, довольно даже полезного <���…> положим, что я вздумал бы назвать вас лучшим русским журналистом…» [44]Н. Полевой в 1825 г. отмечает, что «журнал г. Булгарина (“Северный архив”. – А.Р .) в короткое время догнал старые любимые журналы русские и сравнялся с ними» [45]. Вот в какой ряд ставил его, например, в 1824 г. простой провинциальный чиновник, который «в часы досуга любил следить за литературой»: «В то время Пушкин, Грибоедов, Батюшков, Баратынский, Жуковский, Рылеев, Бестужев (Марлинский), Булгарин занимали меня чрезвычайно. Сочинения всех ходили по рукам, как драгоценность…» [46]

Помимо чисто личных качеств (литературная одаренность, богатый жизненный опыт, трудолюбие) в успехе Булгарина играют свою роль и обстоятельства более общего характера. Булгарин оказывается в уникальном положении «своего чужака»: он хорошо изучил богатый литературный опыт и традиции польской и французской литератур, не будучи в то же время чуждым русской культуре. Это «срединное» положение помогает ему успешно вводить в русскую литературу довольно широко практиковавшиеся за рубежом, но здесь новые или уже значительно подзабытые жанровые и тематические образцы, а также формы организации литературной жизни (во многом сходным было положение его друга-врага О. Сенковского). Вместе с тем Булгарин был наделен чуткостью по отношению к запросам времени, к тому, чего сегодня требует здешняя публика. Хорошо ощущая «время и место», он вводит чужое не напропалую – что попадется, а именно то (и в таких формах), что может обеспечить успех.

В 1810-х гг., когда литературное развитие в России шло довольно медленно, Булгарин активно знакомился с французской и польской литературами. Неизвестно, как и когда (ведь в основном он воевал, да к тому же за пределами Франции), но он успел прочесть много французских книг. Позднее, также в довольно короткий срок, он широко знакомится с польской литературой (свидетельством чего является первая опубликованная им на русском языке статья «Краткое обозрение польской словесности» 1820 г.) и быстро завоевывает в ней заметное место, о чем свидетельствует избрание почетным членом шубравского общества. Шубравцы оказали на Булгарина сильное влияние. Он помещал в «Северном архиве» и «Северной пчеле» произведения, близкие по жанру и идейной направленности многим шубравским публикациям. Второй его источник – чрезвычайно популярный не только во Франции, но и в других странах Европы, в том числе и в России, автор нравоописательных очерков Жуи. Но что характерно: заимствуя жанровую форму, Булгарин насыщает ее местными бытовыми реалиями, выписанными точно и достоверно.

Особенно важно, что он ориентируется на иную аудиторию, в которой, собственно, и утверждается его репутация. Именно это в конечном счете определило положение Булгарина в литературе.

Своим адресатом он выбрал не литературную элиту, а среднего по культурному уровню и социальному положению читателя, или «публику». Булгарин, а также Н. Полевой (который нередко остро полемизировал с ним, хотя в целом их позиции были близки) «выступали якобы от имени “демократии”, проповедуя буржуазно-демократические идеи равенства сословий, предсказывая близкую полную деградацию дворянства» [47]. Литератор становился слугой (или, как выражался Булгарин, «конюшим») публики. Булгарин так формулирует задачу журналиста: «Мы служим публике в качестве докладчика , должны переносить все ее прихоти, терпеливо слушать изъявление неудовольствия и быть весьма осторожными во время ее милостивого расположения» [48].

Для писателей пушкинского круга (которых Булгарин довольно точно назвал «литературными аристократами») наиболее авторитетной инстанцией был салон, где немногие избранные определяли литературную иерархию. Они рассматривали Булгарина как выскочку, который, ничем еще себя не зарекомендовав, не получив признания от заслуженных литераторов, самовольно присвоил себе право судить и оценивать. Например, Жуковский в 1825 г. упрекал Вяземского за полемику с Булгариным, «говоря, что литераторы, сделавшие себе имя (выделено мной. – А.Р .), должны презирать кривые толки литературной черни и отвечать на оные убийственным молчанием…» [49]. Для Булгарина же показателем достоинства произведения стали его известность и коммерческий успех. Целя в «литературных аристократов», он писал: «…гораздо легче прослыть великим писателем в кругу друзей и родных, под покровом журнальных примечаний, нежели на литературном поприще в лавках хладнокровных книгопродавцев и в публике» [50].