См.: Юсов Н. Одно время рядом с Есениным // Русь Святая (Липецк). 1995. № 6 (91). С. 5.
Дроздов А. Интеллигенция на Дону // Архив русской революции. Берлин, 1921. № 2. С. 54.
http: // visz.nlr.ru / search / lists / t10 / 235_4.html
А. Кондратьев был одним из игроков на поле эмигрантской псевдонимики, в «Волынском слове» (Ровно) он печатался как «Каппа», а в газете «За свободу!» иногда как «Э. С.». Он и в начале своего литературного пути использовал этот криптоним, и сообщал о нем в анкетах, но загадку его, как кажется, эксплицитно не раскрывал. Это инициалы выдуманного им античного поэта Эпигения Самосского – в рассказе «В тумане» (из сборника «Белый козел»): «Я Эпиген с острова Самоса, расскажу вам, о люди, чего не ведали ваши отцы».
Тименчик Р. Д. Заметки на полях именных указателей // Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 159; Малмстад Дж. По поводу Ходасевича: Добавления, примечания и поправки // Новое литературное обозрение. 1995. № 14. С. 135.
Больдт Ф., Сегал Д., Флейшман Л. Проблемы изучения литературы русской эмиграции первой трети XX века. Тезисы // Slavica Hierosolymitana. 1978. Vol. III. С. 75–88.
Тименчик Р. Д. Заметки на полях именных указателей: XV–XVII // Новое литературное обозрение. 1998. № 31. С. 272. По поводу этого псевдонима существует переписка Нины Берберовой; она отвергала предположение, что это В. Ходасевич, склонялась к кандидатуре М. Осоргина.
См.: Рицци Д. Вымышленный текст и мистификация: Заметки об одном рассказе Владимира Набокова // Язык. Личность. Текст. Сборник статей к 70-летию Т. М. Николаевой. М., 2005. С. 932–940.
Слова Андрея Соболя о псевдонимном рассказе А. М. Пешкова, приводимые в очерке В. Ф. Ходасевича о М. Горьком: «С похвалой говорил о разных вещах, напечатанных в “Беседе”, в том числе о рассказах Горького, – и вдруг выпалил: – А вот какого-то этого Сизова напрасно вы напечатали. Дрянь ужасная» ( Ходасевич В. Колеблемый треножник: Избранное. М., 1991. С. 373). Ср. также Василия Травникова, изобретенного В. Ф. Ходасевичем.
Шекаразина З. Ответ на ответ // Русская мысль. 1959. 19 марта.
«Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-х гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов / Сост., предисл. и примеч. О. А. Коростелева. М., 2008. С. 759–760. Эту игру поддержал близкий ей в ту пору Ю. К. Терапиано (Торопьяно): «Зинаида Шекаразина – не псевдоним, а живое лицо; она живет на юге Франции и мне, по бабушке, доводится дальней родственницей. Хотел дать ей возможность писать, но она – увы! – сразу же наступила многим на хвосты и по стилю ее стали принимать за И[рину] В[ладимировну] – пришлось “прекратить” (чего она мне, конечно, не простила)…» (Там же. С. 341).
См.: Коростелев О., Федякин С. Рукопись неизвестного // Огонек. 1995. № 28. С. 69, 71. Ср.: Адамович Г. Рукопись // Последние новости. 1934. 26 июля. № 4872. С. 3.
Г. А. [Адамович Г. В.] Литература в СССР // Последние новости. 1938. 28 апр. № 6242. С. 3.
Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1955. Т. 8. С. 214.
Измайлов А. А. Помрачение божков и новые кумиры: Книга о новых веяниях в литературе. М., 1910. С. V.
Если в первой половине XIX века литераторы чаще работали во многих жанрах одновременно и при этом сами же зачастую выступали в роли редакторов и издателей, то к началу ХХ века нередким стало явление критика в чистом виде и даже критика-фрилансера (способствует этому и общемировая тенденция к коммерциализации прессы, возросшие возможности существовать на гонорары от критических публикаций). Хотя в русской литературе и в это время наиболее интересными критиками зачастую продолжали оставаться поэты (Брюсов, Анненский, Гумилев, Ходасевич, Адамович и др.).
Об этой тенденции, наблюдающейся в лирических стихах, писал Б. М. Эйхенбаум, справедливо замечая, что если в XIX веке лирическое стихотворение могло насчитывать десяток и более строф, не воспринимаясь при этом длинным, то в начале ХХ века средняя длина лирического стихотворения – три-четыре строфы, а от более длинных читатель устает. Та же тенденция наблюдается и в критике: если в эпоху Белинского журнальный критик легко позволял себе статьи по четыре печатных листа (на сегодняшний взгляд это целая брошюра), то в начале ХХ века мало какой журнал поощрял такое многописание, поскольку основная масса читателей воспринимала это как тягомотину. Газета тем более ограничивала объем материала в лучшем случае подвалом (в среднем 7–8 машинописных страниц). «Глотатели газет», как назвала их Цветаева, имели свои предпочтения, с которыми приходилось считаться. Критики, имевшие «короткое дыхание», чувствовали себя в этом формате весьма уверенно. Остальным приходилось обращаться к форматам журналов или книг, которые тоже претерпевали изменения. Тенденция, кстати, продолжается и в наши дни, достаточно сравнить среднюю длину постингов появившихся один за другим «Живого журнала», «Фейсбука» и «Твиттера». В «Живом журнале» это чаще всего развернутое высказывание, фактически статья, в «Фейсбуке» – отклик на один-два абзаца, а в «Твиттере» – реплика в несколько слов.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу