Array Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

Характерно в этом отношении письмо философа Н. С. Арсеньева к В. В. Рудневу от 12 июня 1938 г.:

Моя сестра с очень большой радостью напишет для Вас очерк из жизни ссыльного духовенства в Сов[етской] России и пришлет Вам его к 10 июля. Она хотела бы напечатать его под псевдонимом (из-за друзей, еще оставшихся там) [70].

С Рудневым списалась и сама сестра философа, А. С. Арсеньева, сообщая в письме от 30 июня 1938 г.:

Но непременным условием моего сотрудничества является печатанье моих работ под псевдонимом. У меня еще остались родственники и однофамильцы в России, потому я настаиваю на псевдониме [71].

Та же мотивация применения псевдонима – опасение репрессалий против оставшихся в СССР родственников – обстоятельно развернута в письме Ф. А. Степуна к М. В. Вишняку от 18 сентября 1930 г.:

статья опоздала, потому что в последнюю минуту мы получили печальное известие, что мой брат [О. А. Степун] вот уже четвертую неделю как арестован. В связи с этим москвичи просят держать себя временно как можно тише, осторожнее. Я знаю, что моего брата спрашивали, в каких он отношениях со мною, и вообще вменяли ему в вину мое существование. Я вытравил из статьи все автобиографические черты (время приезда в Берлин, пребывание в Дрездене, лекционные поездки по Германии) и подписываю ее псевдонимом [Н. Луганов]. Москвичи просят факт ареста не распространять. Потому прошу Вас не распространять за пределы редакции мой псевдоним. Конечно, мой стиль узнают, но стиля я изменить не могу. Может, вся эта конспирация объективно бессмысленна. Но во-первых, я хочу исполнить просьбу, а во-вторых, на всех этих мероприятиях настаивает Н[аталья] Ник[олаевна Степун]. По ее мнению, лучше всего было бы совсем не печатать статьи, но я думаю, что это значило бы вообще отказаться от всякого писания и на будущее время.

Если же Вы согласитесь отложить статью, то буду Вам благодарен, может быть, в ближайшие 2–3 месяца что-нибудь выяснится, я смогу по старому подписаться полным именем. Очень не люблю псевдонимов. Итак, решайте, как для журнала лучше – печатать сейчас под псевдонимом (обязательно) или отложить статью в надежде, что псевдоним не понадобится [72].

Вопрос о необходимости и целесообразности принятия «конспиративных» мер при публикации статьи ввиду семейных осложнений в СССР явно волновал Степуна. Отвечая на несохранившееся письмо Вишняка, он еще раз вернулся к этой теме в письме от 25 сентября 1930 г.:

С Вашей аргументацией я по существу вполне согласен и псевдонимы мне очень неприятны. Если бы исходить субъективно – только из себя, а объективно – только из пользы делу (нашему), то я, конечно, подписал бы статью, и ладно.

Но я сейчас исхожу из психологии своих, из ощущения той горечи, которую почувствует мой брат, если ему на допросе покажут № «Совр[еменных] зап[исок]» с моей статьей, записи моих лекций о большевизме, и спросят, как он совмещает со своим советизмом знакомство со мной. Конечно, если бы я сейчас вел настоящую политическую работу – я бы её не прекратил: бомбу в тов[арища] Сталина с удовольствием бросил бы. Но ведь статья о нем[ецком] советофильстве не бомба. Оттого, что она будет подписана не мной – её маленькое влияние не уменьшится. А если и уменьшится – не важно. То же, что мое имя не будет сейчас мелькать по всем эмигрантским газетам в объявлениях «Совр[еменных] зап[исок]», все же плюс.

Итак: печатать под псевдонимом [73].

В частной переписке столь обширные рассуждения по поводу проблематики использования псевдонимов встречаются достаточно редко. Приведенные выше фрагменты писем Степуна примечательны еще и тем, что в них наряду с прагматикой псевдонима затрагиваются и смежные вопросы – в частности, методика разгадывания псевдонимов посредством анализа стилистических и биографических примет произведений, написанных под вымышленным именем.

Выделим мимоходом также повторноe высказывание Степуна о нелюбви к псевдонимам («Очень не люблю псевдонимов»; «псевдонимы мне очень неприятны»). Под этими словами, вероятно, подписались бы также Бунин, Зайцев и Шмелев, между тем как Осоргин или Зинаида Гиппиус, очевидно, смотрели на это совсем по-другому. Возникает вопрос: случайно ли подобное деление на писателей, любящих и не любящих псевдонимы, а если не случайно, то что объединяет представителей обеих категорий? Но это уже повод для размышлений в духе философии имени и совсем другая тема.

Рассмотрим очередную функцию употребления псевдонимов, на этот раз связанную с профессиональной этикой писательского или журналистского дела. Как явствует из просмотренных нами изданий редакционной переписки, нежелание подписывать литературный труд подлинным именем автора нередко связано со случаями нарушения профессиональных норм. Псевдонимами пользовались, в частности, во избежание неприятностей в связи с проблемами авторского права и с ущемлением финансовых интересов других издательств. Так, публицист В. В. Топоров (основной псевдоним – Викторов-Топоров), предлагая редакторам газеты «Сегодня» в письме от 18 декабря 1934 г. свои услуги («характеристики, сравнения и впечатления, относящиеся к политической и духовной жизни Франции, Бельгии и Голландии»), отмечал: