Олег Лекманов - История литературы. Поэтика. Кино - Сборник в честь Мариэтты Омаровны Чудаковой

В эпоху тотальной лжи, в которую довелось жить и работать Оксману, значение документа существенно возрастает – быть может поэтому «Ю.Г. Оксман придавал особое значение публикации мемуаров». Он считал не только возможным, но даже желательным публицистический элемент в научной работе, придавал особое значение таким жанрам, как обзор или рецензия («Рецензия есть самый емкий жанр научной прозы» – процитировала М.О. Чудакова фразу из письма Оксмана к К.П. Богаевской).

Отрывки из писем Оксмана оглашались в тот вечер едва ли не впервые; это была их «первая публикация». Позднее станет ясно, что эпистолярные послания Оксмана принадлежат к числу выдающихся документальных свидетельств советской эпохи, не говоря уже об их высокой литературности. Свою потребность говорить Юлиан Григорьевич реализовывал в многочисленных письмах к друзьям и коллегам, в своих жестких – порой пристрастных, порой убийственно справедливых – характеристиках людей и событий. Узник колымского лагеря, затем – профессор Саратовского университета, в эпоху «оттепели» – научный сотрудник Института мировой литературы, он не боялся писать то, что думал, и высказывался в своих письмах «со всей свободой разговора» 16. Говоря о его колымских письмах к жене Антонине Петровне (урожд. Семеновой; 1894–1984), Мариэтта Омаровна привела ее фразу: «Он писал бесстрашные письма – настолько, что мы, сидя дома, дрожали, читая их».

Одним из ближайших к Оксману людей (после 1945 года) был В.А. Каверин, свидетель тесной дружбы, соединявшей Юлиана Григорьевича с Ю.Н. Тыняновым (Лидия Николаевна, сестра Тынянова, была женой Каверина) 17. В квартире Кавериных хранилась часть библиотеки Оксмана, и в начале 1947 года, вернувшись в Москву, он сразу же бросился к этим книжным полкам.

Выразительно прозвучала цитата из письма Оксмана к И.Н. Розанову от 30 июля 1945 года (в связи с 70-летием Ивана Никаноровича): «Не знаю, во что обернется мне будущее. Иногда я все-таки в него еще верю».

Закончив свое выступление, М. Чудакова сообщила о мемуарной заметке, написанной «для сегодняшнего вечера» И.Б. Роднянской и посвященной выступлению Оксмана в 1964 году в Институте мировой литературы при обсуждении первых томов Краткой литературной энциклопедии. Партийное руководство ИМЛИ подвергло нападкам редакцию КЛЭ, в частности, за то, что она уделила внимание молодым, еще совсем неизвестным поэтам с сомнительной репутацией. В особенности досталось самой Роднянской за краткую заметку об Андрее Вознесенском. В завязавшейся дискуссии выступил Ю.Г. Оксман, «и слово его дышало самым настоящим гневом» (притом что поэзия Вознесенского вряд ли отвечала его литературному вкусу). «Что это за Аристархи такие, говорил он, которые с брезгливостью и высокомерием третируют молодую поросль литературы, считая ее недостойной внимания и непричастной к литературному процессу, пока она не остепенится и не задубеет?!» 18.

Упомянув о похоронах Оксмана на Востряковском кладбище, Мариэтта Омаровна напомнила слова одного из выступавших у открытого гроба: «Кому нужно было, чтобы такая огромная интеллектуальная энергия уходила в песок! Она могла бы вертеть колесами!» 19

Затем слово было предоставлено Л.М. Долотовой (1925–1995), выпускнице Саратовского университета (аспирантке А.П. Скафтымова), принятой в 1957 году (при деятельной поддержке Оксмана) на работу в Институт мировой литературы. «Он выделялся своим внешним видом на фоне своих саратовских коллег», – сказала Лира (Аполлинария) Михайловна. Он был чрезвычайно подвижен («У него была молниеносная скорость передвижения»). Он щедро раздавал свое время молодым («К нему можно было зайти запросто»). Л.М. Долотова вспомнила спецкурс по Белинскому, который Оксман читал в Саратовском университете, и его стремление приобщить молодежь к цеху научных работников. В конце 1950-х – начале 1960-х годов Оксман и Долотова работали вместе в ИМЛИ, сотрудничали в одних и тех же изданиях (Полное собрание сочинений Тургенева). «Дух критицизма и сомнений в правильности канонических правил у него был очень силен».

К.П. Богаевская не смогла по болезни принять участие в вечере. М.О. Чудакова заочно представила ее публике («секретарь М.А. Цявловского, познакомилась с Оксманом еще в 1930-е годы» и т. д.) и сообщила о ее переписке с Юлианом Григорьевичем, приходящейся в основном на саратовский период (1947 _1957) – После смерти Оксмана Богаевская записала свои воспоминания о нем, в частности, о его пребывании на Колыме («Оксман неохотно вспоминал о том времени; но Ксения Петровна кое-что записала»). Фрагменты этих воспоминаний, как и писем Оксмана к ней, которые Ксения Петровна не раз читала в те годы в узком кругу, были позднее опубликованы 20, однако в тот вечер они звучали впервые. Мариэтта Омаровна прочитала записанные Богаевской рассказы Оксмана о хироманте, предсказавшем ему будущее («… Не падайте духом, все снова вернется к вам – любимое дело, успех и известность…»), о его чудесном избавлении из тюремного морга, где он пролежал несколько дней среди покойников (его спас врач, распорядившийся перенести умирающего в палату и выдавивший ему в рот несколько капель лимонного сока), о других его спасителях («„Меня спасли три человека: один – уголовник, другой – инженер, третий – врач; я их никогда не забуду“, – говорил Ю.Г. в первые дни после своего возвращения»).