Евгений Костин - Пушкин. Духовный путь поэта. Книга первая. Мысль и голос гения

Кн. П. Вяземский писал А. О. Смирновой 2 марта 1837 года, уже после смерти поэта: «Легко со стороны и беспристрастно, или бесстрастно, то есть тупо деревянно, судить о том, что он должен был чувствовать, страдать, и в силах ли человек вынести то, что жгло, душило его, чем задыхался он, оскорбленный в нежнейших и живейших чувствах своих: в чувстве любви к жене и в чувстве ненарушимости имени и чести его, которые, как он сам говорил, принадлежат не ему одному, но России».

После смерти поэта к его друзьям пришло прозрение (и об этом мы поговорим дальше), но в самые тяжелые для него минуты почти никто не разделял его мучений и не оказал ему той помощи, которая могла бы сохранить жизнь, не отдавая на поругание честь. Тот же П. А. Вяземский, один из ближайших его друзей, пишет, совсем немного отойдя от смерти поэта и узнав что-то, что переменило его первоначальное снисходительное отношение к другой стороне смертельной дуэли: «Пушкин был не понят при жизни не только равнодушными к нему людьми, но и его друзьями. Признаюсь и прошу в том прощения у его памяти: я не считал его до такой степени способным ко всему. Сколько было в этой исстрадавшейся душе великодушия, силы, глубокого, скрытого самоотвержения!»

Пушкину по его характеру и гению надобно было всего сразу и наилучшего. Высватав себе первую красавицу империи, Пушкин по-своему удовлетворил свое мужское и человеческое тщеславие. Он, правда, не догадывался тогда (понимание придет позднее), что за это придется расплатиться. И позже, уже осознавая это, он не знал, что расплата будет самой высокой пробы – его собственная жизнь.

Женившись на Наталье Гончаровой, как мы теперь понимаем, он был обречен. Дон Гуан погибает у него от рукопожатья каменной длани Истукана. Нельзя не вспомнить многочисленные усилия поэта по продаже другого истукана – бронзовой скульптуры Екатерины Великой, которая принадлежала его родственникам по жене. Пристроить ее не удалось, несмотря на письма Пушкина Бенкендорфу и другим сановникам. Как писал сам Пушкин – «бывают странные сближения»…

Разумеется, письма великого человека интересны сами по себе. Они дают нам бесценную информацию о множестве вещей, о которых мы могли бы догадываться, читая его произведения (в случае с писателями) или ссылаясь на другие задокументированные по-своему сведения – автобиографию, публициститику и нечто подобное. Однако такого рода полнота информации о личной жизни, пристрастиях и предпочтениях в быту, отношениях с домашними, сведениях о болезнях и разного рода жизненных передрягах, о мотивах поступков, неожиданных комментариев к произведениям и прочее-прочее, без чего мир художника становится нам яснее и полнее, без писем становится невозможной. Или, по крайней мере, мы получаем дополнительный стереоскопический эффект, объясняющий нам лучше и глубже то, что автор пытался выразить в своих произведениях.

Конечно, мы не можем рассматривать текст писем как некий абсолютный документ, который или решительно редактирует наше первоначальное отношение к произведениям писателя, или уточняет мотивы его эстетического поведения, или же заставляет совершенно по-иному воспринимать те или иные его тексты.

Эпистолярный жанр заставляет любого человека высказываться откровеннее и яснее, чем он это делает в других формах литературного творчества – в публицистической статье, критическом замечании и т. п. Дистанция между авторским «Я» и его человеческим обликом в письмах становится предельно малой, почти незаметной. (Мы не имеем в виду письма такого рода, как, к примеру, письмо Белинского к Гоголю, которое изначально было ориентировано не на индивидуальное восприятие адресатом, но на б о льший круг воспринимающих субъектов, в целом на «прогрессивное» русское общество).

Оговорки, описки, уточнения семейного и личностного рода, вроде ссылок на болезни, хандру, неприятности по службе, нелитературная лексика – чего мы только не обнаруживаем в письмах людей, пишущих свои послания не в литературном роде (как, к примеру, «Письма русского путешественника» Н.Карамзина), но ищущих контактов с друзьями, находящимися далеко, жалующихся семье на всякого рода тяготы. В них мы встречаем излияния в виде понятных человеческих жалоб на усталость, невезения в жизни – от игры в карты до конфликтов с начальством, обнаруживаем информацию о начатых или уже завершенных произведениях, воспоминания о шалостях и приключениях в друзьями в прежней жизни, рассказ о любовных романах, рассуждения и оценку прочитанных книг, реакцию на исторические события, возмущение цензурой и политикой правительства по отношению к частной жизни человека, пересказ последних светских сплетен и передача важных сведений о друзьях и их положении в обществе и многое-многое другое – чего мы только не вычитаем в письмах людей пушкинской эпохи. В том числе и в письмах Пушкина.