Сборник Спрогиса носит название: «Памятники латышского народного творчества» (Вильна, 1868).
В предисловии к этому изданию автор говорит:
«Латышская песня была в большом уважении еще в глубокой древности, о чем одинаково свидетельствуют древнее народное предание и сохранившиеся доселе в устах народа песни. Тогда все начиналось и сопровождалось пением. Пели молодые, пели старые, пели в будни и в праздники, пели за работою и во время отдыха. И песня эта была так обширна, что обнимала весь мир латыша. Не было ни одного предмета в латышском хозяйственном быту, даже в кругу отвлеченных понятий древнего латыша, который бы не был обставлен поэтическими образами. Со всеми этими предметами древняя латышка ведет свою задушевную беседу; она смеется, плачет с ними, сетует о своем заветном горе, просить у них совета, помощи, добивается у них будущего. Тогда для латышей, в малом образе, был свой золотой идиллический век. Но с тех пор, как на латышскую землю спустился злой рок в образе немецких рыцарей, употребление латышской песни, равно как и всех других поэтических памятников, стало уменьшаться, и можно положительно сказать, что в настоящее время, когда немецкое господство над латышами достигло зенита своего величия, едва ли одна тысячная доля сохранилась из того, чем так необъемлемо богата была поэтическая старина латышей».
Трейланд в 1872 году также издал сборник латышских песен. Затем в VI книге «Трудов этнографического отдела» (М., 1881) он же издал «Материалы по этнографии латышского племени», в которых заключаются: 1) латышские народные пословицы и поговорки; 2) латышские народные загадки; 3) латышские народные заклинания и наговоры и 4) народное врачевание и колдовство латышей действием. Наконец, в 1-м выпуске «Сборника материалов по этнографии», издаваемого при Дашковском этнографическом музее (в Москве в 1885 году), Трейланд собрал огромное количество латышских народных сказок.
Из всех сборников этих выбирать что-нибудь трудно; из них нужно или взять все, или не брать ничего.
А потому и отсылаем к ним читателя.
III. Древнелитовские поверья
Почему всякое глупое верование называется пред рассудком, когда вернее следовало бы называть его по рассудком, так как верить во всякий очевидный вздор можно только потерявши рассудок – по-рассудке?
Мы, однако, отнюдь не смешиваем между собою поверья, предрассудки и суеверия и в настоящем сочинении даем им отдельные рубрики. Они совсем не одно и то же.
Поверье есть верование в легенду, сказку, как, например, в то, что известное дерево, птица, зверь были прежде человеком, а потом за что-то богами превращены в настоящий вид; что такой-то валун принесен с такою-то целью нечистой силой и т. п.
Предрассудок есть легкомысленное убеждение, не основанное на здравом смысле, во влиянии разных естественных случайностей и явлений на дела человека. Так, например, не начинать никакого дела в тяжелый день; стараться встретить новый месяц непременно с правой стороны; вернуться с пути, если заяц перебежит дорогу; по ворожбе предугадывать свое будущее и т. п. – это уже не поверье, а просто предрассудок, или, вернее, безрассудок.
Суеверие — это отнюдь не то, что поверье и предрассудок. Суеверие есть прочная вера, сопряженная с тайным страхом во все сверхъестественное, чудесное, как, например, в хождение мертвецов, в существование ведьм, в разные чары и заклинания, в присутствие живой демонической силы в каком-нибудь дереве, животном, лесу, озере и т. п. Эта вера ничем не отличается от религиозной и нередко бывает сильнее ее.
Оттого науке и религии гораздо труднее бороться с суеверием , нежели с поверьем и предрассудком. Последние уступают образованию и уничтожаются им; а суеверие впитывается в плоть и кровь народа и неразлучно с религиозными верованиями его. Оно не уничтожается даже безверием.
В старину все животные и растения говорили голосом и языком человеческим. Об этом свидетельствуют даже такие знаменитые авторитеты, как Эзоп, Лафонтен и Крылов. Животные занимались всяким человеческим ремеслом, и в том числе даже литературою, которая и носила тогда названия от имени авторов. Была литература воловья, медвежья и даже ослиная. А как диких животных было гораздо больше, нежели домашних, то и в литературе, по большему числу диких писателей, преобладала дичь.
Читать дальше