Сборник статей - Образовательная модель свободных искусств и наук. Мировой и российский опыт

В новых обстоятельствах и демократические институты обречены на большую или меньшую деградацию [3] Эти идеи были высказаны до брекзита и Трампа, до упадка европейских социал-демократических партий и появления сходного типа лидерства в таких разных странах, как США, Россия и Турция (и чуть раньше – в Италии), а также до столь распространенных ныне жалоб на то, что социальные сети способствуют разобщенности общества, поскольку дают возможность замкнуться в кругу единомышленников. С другой стороны, в последние годы наблюдаются попытки вернуться к философии истории. В известной мере так могут быть восприняты книги Кристиана Вельцеля «Рождение свободы» (Welzel 2013; есть русский перевод), Ниала Фергюсона «Цивилизация: чем Запад отличается от остального мира» (Фергюсон 2014; оригинал вышел в 2011) и ставшие популярными книги Юваля Ноя Харари. .

Уместно пояснить, что предложенное в моем эссе описание новейшей (или переходной) эпохи не было односторонне пессимистическим. Например, утверждалось, что при упадке совместной созидательной деятельности «гуманность сохранит важное место в новейшем мировоззрении и даже, так сказать, расширит свое представительство», подчеркивалось, что «современный воспитанный западный человек просто образцово относится к тем, кого ему легко обидеть, – детям и домашним животным». Прогнозировалось, что «при замедлении развития прочих наук… области биологии, тесно связанные с медициной, будут и впредь, хотя бы некоторое время, успешно развиваться; будет открыто немало средств для того, чтобы мы эффективней лечились и жили дольше».

В описании перемен, сопровождающих переход от Нового времени к новейшей эпохе, присутствовало и следующее утверждение, имеющее непосредственное отношение к вопросу о выработке тех или иных образовательных стратегий: «Во имя прогресса и общей светлой жизни всемерно поощрялось знание. Теперь не очень понятно, зачем затрачивать огромные усилия на приобретение знаний» (Панченко 2009, 51). Под знанием, требующим усилий, подразумевалось прежде всего научное – и именно «знание», а не «информация» [4] Ср.: Mittelstrass 2010. Уже Питирим Сорокин сетовал в 1957 г.: “Thought will be replaced by ‘Information, please’” (Sorokin 1970 [1957], 701). . Посмотрим, как обстоит дело в современном мире с интересом и уважением к науке.

Показательна вступительная фраза недавней статьи, опубликованной в журнале Public understanding of science : «Для современных постиндустриальных обществ характерно скептическое и подозрительное отношение к науке» [5] Makarovs K., Achterberg P. 2018, 876: “Post-industrial societies are characterized by a skeptical and suspicious attitude toward science”). Там же ссылки на дальнейшую литературу. . Подобная формулировка, конечно же, выглядит односторонней. Наука остается важнейшей сферой деятельности в современном обществе, и в нее вовлечено значительное число людей. Присуждение Нобелевских премий остается медийным событием; достижения отдельных наук мелькают в новостях. И если приведенная фраза открывает статью, совершенно не претендующую на то, чтобы произвести сенсацию, то это указывает на сочетание двух обстоятельств: с одной стороны, положение вещей, каким оно предстает в приведенной фразе, мыслится как общеизвестное, а с другой стороны, оно не воспринимается еще как вполне привычное и нормальное – именно тенденция к негативному восприятию науки приковывает к себе внимание, а не то, что наука остается важнейшим общественным институтом. Действительно, ситуация относительно новая – едва ли кто стал бы говорить так запросто о скептическом и подозрительном отношении общества к науке полвека назад.

Что утверждает современная социология, изучающая общественное мнение посредством опросов, о стремлении к знанию людей постиндустриальных обществ? Ответ, насколько я смог установить, симптоматичен: ее этот вопрос практически не интересует.

По инициативе Шалома Шварца, одного из наиболее авторитетных современных исследователей ценностных ориентаций, предпочтений и систем, в период с 1988 по 2002 г. были собраны анкеты с ответами, характеризующими ценности студентов из 66 стран и преподавателей из 54 стран (Schwartz Value Survey). Исследование охватило все континенты, разные языковые, культурные и религиозные группы. Опросник содержал перечень из 56 или 57 ценностей, но не включал в себя «стремление к знанию»; Шварц довольствовался понятием «любознательность» [6] “Curious (interested in everything, exploring)” (Fischer, Schwartz S. 2011, 1130–1132). . Продолжающееся Европейское социальное исследование (ESS) использует модификацию разработанного Ш. Шварцем Портретного ценностного опросника (Portrait Values Questionnaire). Респондентам предлагается 21 описание условного индивида, характеризующее его ценностные установки. Например: «для него очень важно быть простым и скромным; он старается не привлекать к себе внимание», «для него важно показать свои способности; он хочет, чтобы люди восхищались тем, что он делает» [7] См.: перевод опросника в статье: Магун, Руднев, Шмидт 2015, 78. . Каждый «портрет» оценивается респондентом по шестибалльной шкале в диапазоне от «очень похож на меня» до «совсем не похож на меня». В этом опроснике нет ни «стремления к знанию», ни «любознательности».