Георгий Почепцов - Цивилизация контента

Поле воздействия интересно всем: от бизнеса до политиков и военных. Изменение поведения стало целью многих подходов, включая, например, как выборы самого Трампа, так и попытки влиять на них со стороны российских ботов. Эта же цель лежит в основе британских информационных операций в отличие от американских. Чем на больший массив людей нацелено воздействие, тем сложнее его осуществить. Но так было до тех пор, пока алгоритмы по работе с big data не обратились к самой big data, собираемой новыми техническими платформами, что и сделало информацию «новой нефтью».

М. Гельман, например, называет себя гуманитарным инженером, работая в сфере прагматики культуры. Он видит эту специальность в таком виде: «Это такой человек, который понимает, как с помощью искусства менять жизнь. Менять пространство, зарабатывать деньги, взрывать общество и прочее. Потому что индустриальный этап привел к нивелированию универсального. Мы живем в мире, где победил технарь, и этот победитель получает все: если он, скажем, сделал удивительный гаджет, то создатели других гаджетов проиграли, потому что его игрушкой теперь весь мир пользуется. Так вот, в 21 веке, который только начался, выиграет тот, кто на основе этого гаджета создаст уникальный контент. Это потому еще стало возможно, что высвободилось очень много времени, а чтобы такие вещи создавать, нужно как раз время. И с этим свободным временем можно работать так же, как и с деньгами: время – это капитал. Его можно потратить впустую, а можно инвестировать. В определенном смысле это уже началось и на трех китах стоит – кино, искусство и издательства. Издания книг, например. Три кита таких… Они много приносят экономике. Сельское хозяйство – четыре процента, и эта триада – семь! Смотрите – живут, например, какие-нибудь учителя – в Париже или Урюпинске – не столь важно. И примерно то же самое делают: работают, готовят, спят… Отличаются они только тем, как проводят свое свободное время. Вот за их свободное время художник и борется. Конкуренция уже идет не между отдельными художниками, а, скажем, между городами – кто креативнее, Париж или Берлин?» [4].

Из всего этого можно сделать вывод, что именно производство контента является главной задачей гуманитарного инженера, а этот контент художественного порядка может быть заточен под те или иные социальные цели. Можно менять людей, а можно и целые государства. Например, Сталин увидел потребность в создании в обществе такого параметра, как «враг народа», и все государство занялось выявлением этих несуществующих врагов, в результате чего удалось создать и мобилизационную политику, и мобилизационную экономику. То есть была порождена некая мобилизационная демократия, которая существовала в конституции, но которой не было в жизни. И даже автор этой конституции (Н. Бухарин) исчез в водовороте недемократических событий, и она стала именоваться сталинской.

Думающих иначе или расстреливали, или отправляли в лагеря. А. Тепляков говорит о 750 тысячах расстрелянных в 1937–1938 годах. В войну только военнослужащих было расстреляно еще 160 тысяч [5]. Количество репрессированных также задавалось тем, в каком регионе страны это происходило: «Играло роль и недавнее прошлое того или иного региона, насколько он был активен в Гражданскую войну с точки зрения антисоветского повстанчества. Сибирь же была территорией огромных антибольшевистских восстаний, большинство их участников было в свое время амнистировано, а теперь их вылавливали и – через 15 лет – добивали. Масса зажиточного населения, огромный протестный потенциал еще с 1920-х годов, огромный опыт в том числе вооруженного сопротивления коллективизации… Вот за все это в 1937-м и пришла расплата. В Белоруссии были очень жестокие репрессии, в Украине – жесточайшие, в два раза выше, чем по стране. А в Сибири – в четыре раза выше» ([6], см. его монографию [7]). В этой монографии есть и такое наблюдение: «Некоторые книги самого наиреволюционного содержания могли быть запрещены исключительно по причине нежелательных аллюзий. Так, в 1928 году по настоянию ОГПУ были конфискованы книги В. Л. Бурцева „В погоне за провокаторами” и П. Е. Щёголева „Секретные сотрудники и провокаторы”, как сообщали цензоры, „из-за соображений специального характера”, под которыми подразумевались сведения о технике царского политического сыска, взятой на вооружение большевиками» .

Интересно, что не только «враг» был важным моментом описания действительности, задававшим поведение каждого, но и героизация работников спецслужб, пришедшая с «врагом». Исследователи отмечают: «Шпионская картина „Ошибка инженера Кочина” (1939), снятая А. Мачеретом по мотивам пьесы братьев Тур и Л. Шейнина „Очная ставка”, была посвящена бдительности перед лицом вездесущей вражеской разведки, вербующей советских людей и похищающей государственные секреты (шпион был разоблачен благодаря внимательности рядовых граждан). Тогда же на аналогичную тему появилась картина Е. Шнейдера „Высокая награда” (1939), в основе сюжета которой – кража шпионами чертежей новейшего советского самолета. Образы работников невидимого фронта в кино наделялись былинными чертами, а помощь им объявлялась высшим долгом советского гражданина – от мала до велика. Также проводилась мысль, что шпионом и диверсантом может оказаться любой. Кинематограф последующих десятилетий продолжал усердно героизировать чекистов, выдвигая на первый план фигуры доблестных разведчиков периода Гражданской и Великой Отечественной войн („Щит и меч”, „Тихая Одесса”, „Семнадцать мгновений весны”, „Операция “Трест”)» ( Там же ).