Нина Гайкова - На рубеже веков

Сам же Осип Степанович Дымов – доктор, как принято говорить, «с большой буквы» – и человек «с большой буквы», конечно. «Служил науке и умер от науки…» – говорит об умершем один из коллег – но служил, наверное, прежде всего людям, от болезни, от смерти спасая. И умер, больного ребёнка из лап смерти вырывая, – погиб, как воин на посту…

Не самый большой и вроде бы без особых «психологических» сложностей рассказ. Правда, невольно множество вопросов возникает – почему такого замечательного врача и человека «соединяет» писатель с той, что настолько глупа, что словно не повзрослела – и «взрослеть» не желает; почему доктор без памяти влюбился в такую. А ещё, наконец, отчего именно в этом «окружении», в этом «контексте» доктор умирает?! Может, быть, оттого, что никогда понятым не будет, оттого, что станет после нелёгкой службы безропотно ехать в город за перчатками для любительского спектакля и терпеть измены супруги?! Ведь не «юнцом желторотым» в брак вступал…

Может быть, звучит упрёк окружающим за то, что такого человека слишком поздно «оценили». Возможно, обращён «немой» вопрос и к самому доктору – почему он вне своего служения словно становится «тенью» потерявших совесть «знаменитостей» и своей нравственно инфантильной супруги, к тому же явно, не готовой быть матерью…

Но то бесспорно, что создал А.П.Чехов образ настоящего, делу избранному служащего врача. Скромного героя, об истинных достоинствах которого читатель узнаёт в основном от других и после смерти главного героя.

А потому поводов для размышления тоже немало…

Постараемся в этой главе собрать самые разные образы, чтобы после к главному подойти. А для этого перенесёмся в начало века двадцатого – в русскую деревню, где живут Соня и дядя Ваня, именем которого пьеса названа.

«Затягивает эта жизнь. Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком. Неизбежная участь. (Закручивая свои длинные усы.) Ишь, громадные усы выросли… Глупые усы. Я стал чудаком, нянька… Поглупеть-то я еще не поглупел, бог милостив, мозги на своем месте, но чувства как-то притупились. Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю…».

Это упадническое настроение выражает в монологе своём Михаил Львович Астров – доктор…

Конечно, если надо оперировать истекающего кровью пациента, то и ему, и родным его безразлично, что говорит врач вне службы – лишь бы спас. Но перед нами прежде всего образ литературный, являющийся воплотителем той или иной идеи автора. А потому нет нужды говорить, что не может сам А.П.Чехов «разделять» подобные мысли и настроения.

Врач, в котором не осталось любви и сострадания, врач, на окружающих его людей свысока смотрящий…

Есть в мире особые «служения», где без любви просто нельзя. Врач призван исцелять – и если внимательно к слову сему приглядеться, значит – восстанавливать болезнью нарушенную «целостность». А земский доктор Астров, судя по всему, сам почти до самого основания «разрушен».

А после ещё и «загорается» он страстью к чужой жене – пусть далеко не нравственной, не скрывающей, что хотела бы иметь молодого мужа, а пожилой отставной профессор Серебряков – ради выгоды.

Конечно, никто не осудит за то, что не желает доктор назвать супругою давно влюблённую в него Соню, которую лишь уважает и которая стала бы прекрасной женою земского врача. Но нескрываемое желание, стремление встречаться тайком с замужней женщиной греховно изначально. Астров этого не понимает?! Скорее, понятия греха и добродетели куда-то «улетучились».

Образ, конечно, не главный – и пьесы А.П.Чехова не о «докторах», как многие рассказы, да и всё происходящее очень «банально». Только очень-очень грустно смотреть на такого человека – а на доктора – «вдвойне. Он сам не «исцелился»…

А вот ещё один образ в хорошо известном всем рассказе, созданном лишь несколькими годами раньше, – «Ионыч».

Наверное, Старцев мог с горечью произнести те же слова, что и Астров. И снова отражена в образе врача деградация человека, к тому же внешним образом дополняемая.

Кроме того, Старцев променял призвание, ради которого университет оканчивал, на служение «мамоне» и «радость» в том находит, поглаживая вечером хрустящие в кармане купюры…

Стоит вспомнить, наверное, про отношения к земскому доктору как человеку образованному – он изначально был где-то «на ступень выше» окружающих.