Затронув целый ряд взаимосвязанных и взаимозависимых проблем, посмотрим теперь, как весь этот комплекс противоречивых сил действует в идейно-поэтическом целом толстовского творчества, едином несмотря на «кризисы» и «противоречия». Еще раз должен заметить, как это ни очевидно, что моя задача – единственно в том, чтобы наметить направление анализа, и не в том, чтобы предлагать окончательный анализ.
Теперь отправную точку нужно искать внутри Толстого, а не в толстовской критике, как мы делали до сих пор. В качестве такой отправной точки выберем как раз религиозные взгляды Толстого с тем, чтобы показать, в какое можно впасть заблуждение, игнорируя их. Сошлюсь также на эстетические взгляды Толстого.
На одной из страниц «Дневников» Толстой с предельной ясностью излагает свою религиозную программу или проект. «Вчера разговор о божественном и вере навел меня на великую громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. – Мысль эта – основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле. Привести эту мысль в исполнение, я понимаю, что могут только поколения, сознательно работающие к этой цели. Одно поколение будет завещать мысль эту следующему и когда-нибудь фанатизм или разум приведут ее в исполнение. Действовать сознательно к соединению людей с религией, вот основание мысли, которая, надеюсь, увлечет меня» note 12 . Эти толстовские слова не должны бы удивлять, если бы не тот факт, что написаны они были в 1855 году, в возрасте 27-ми лет. В том же году, несколькими днями спустя, он записывает: «Боже, благодарю тебя за Твое постоянное покровительство мне. Как верно ведешь ты меня к добру. И каким бы я был ничтожным созданием, ежели бы ты оставил меня. Не остави меня, Боже! напутствуй мне и не для удовлетворения моих ничтожных стремлений, а для достижения вечной и великой неведомой, но сознаваемой мной цели бытия» note 13 .
Даже если и ограничиться, как это неизбежно, только этими отрывками, проблемы, которые они порождают, серьезны и значительны. Одна из них затрагивает природу и преемственность религиозности Толстого до и после «кризиса». Это чрезвычайно широкая тема, которую лучше всего прояснил сам Толстой в своей «Исповеди». «Исповедь» – произведение, рисующее мистический опыт писателя, который как будто чужд всякого мистицизма; уже в своей программе, задуманной в молодые годы, он поставил себе целью рационализировать христианство, начисто лишив его ореола таинственности. Вторая проблема связана с характером литературного творчества Толстого, в особенности творчества раннего периода. На этом следует вкратце остановиться.
Если для нас удивительно, что молодой Толстой формулирует религиозную идею, за осуществление которой он возьмется стариком, удивительно и то, что толстовский литературный дебют носит откровенно автобиографический характер. Память и воскрешение частного прошлого, как главные элементы первых произведений, неизбежно сливаются с характерным для «Дневников» самоанализом и самоконтролем. С самого, можно сказать, начала литературное творчество Толстого не столько автобиографического, сколько исповеднического характера: анализирование самого себя, обращенное к самому себе и к Богу (как в цитированных дневниковых записях) и к другим (в художественных произведениях). Этот ранний интроспективный автобиографизм, в центре которого стоит жизнедеятельное «Я», могучее и властное, такое, что способно замахнуться на грандиозную реформу религии в состоянии полной уверенности на поддержку со стороны Бога, – этот интроспективный автобиографизм объективируется в формах эпического и закономерно психологического повествования юношеской трилогии и конструирует некий мир с собственными временными и пространственными координатами.
Порыв к самонаблюдению у молодого Толстого лежит в его христианской религии. Не только в силу религиозных истоков «исповеди» как жанра, но и в силу непосредственной связи с интроспекцией «Дневников», где самоанализу отведена деловая функция нравственной самодисциплины поведения. Вообще автобиография и исповедь – формы объективации, имеющей воспитательное, формирующее значение, в том смысле, что выбирая себя в качестве объекта повествования, рассказывающее и интроспектирующее «Я» формируется и развивается благодаря углубленному осознанию собственного прошлого и собственной сущности. Благодаря этой функции автобиографизма уже угадывается единство толстовской поэтики и этики. Память у Толстого никогда не является чисто психологической, это всегда и нравственная память.
Читать дальше