Олег Аронсон - Статус документа - Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство?

Я практически не затрагиваю здесь проблематику архивоведения, хотя, конечно, без осмысления ситуации и состояния дискуссий в этой области полноценное обсуждение темы документа невозможно. Этим обусловлено появление в данном сборнике текста Фрэнсиса Блоуина и Уильяма Розенберга. Образцы рефлексии об архивах в контексте культурных исследований можно найти также в издании: What Are Archives? Cultural and Theoretical Perspectives: A Reader / Ed. by L. Craven. Abingdon, Oxon: Ashgate Publishing, 2008. Отечественная традиция теоретической рефлексии представлена в работах Илизарова, Автократова, Козлова и др. Существуют и примеры рецепции современной западной теории архива и документа. См.: Агеева В. Б. Концепция «национального достояния» во французском архивоведении XVIII–XX веков: Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 2008.

Показательна оценка состояния вспомогательных исторических дисциплин, которую дает один из известных специалистов в этой области Евгений Пчелов. Подчеркивая, что для этих дисциплин характерен эрудиционный тип знания, он отмечает, что «именно они (хотя, конечно, не одни они) делают историческую науку и вообще гуманитарную область сферой точного научного знания, именно научного, а не субъективно-интерпретационного, т. е. в сущности делают науку наукой». Вместе с тем автор вынужден констатировать, что, несмотря на полидисциплинарность этого знания и его значение для исследования культуры, некоторые направления исследований, в частности семиотика, не нашли в нем адекватного применения. См.: Пчелов Е. В. Вспомогательные исторические дисциплины в современном научном контексте // Вестник РГГУ. Сер. «Исторические науки». 2008. № 4. С. 47–59.

Более широкое понимание археографии см.: Шмидт С. О. Археография. Архивоведение. Памятниковедение. М.: РГГУ, 1997.

См.: Медушевская О. М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008. С. 185–188.

Так, при обсуждении проблем источниковедческого образования сегодня уже ставится вопрос о переходе от экстенсивного пути, связанного с работой в архивах («приходи, „садись“ на фонд, изучай документы, пиши работу»), не только к осмыслению особенностей бытования источников в современной медиасреде, но и к освоению современных медийных источников (в частности, блогов). См. об этом, например: Казаков Р. Дипломные и диссертационные исследования в области источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин как индикатор состояния исторической науки и научной составляющей в университетском образовании // Историография источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин: Материалы XXII международной научной конференции. Москва, 28–30 янв. 2010 г. М.: РГГУ, 2010. С. 424–434. Другое дело, что рефлексия об этом довольно давно и интенсивно развивается в рамках digital history, не говоря уже о культурных исследованиях.

Интересно, что внутри источниковедения данный подход критикуют за излишнюю теоретичность. Так, например, по мнению Шмидта, в работах Румянцевой утрачивается «представление о работе в сфере (или на уровне) конкретного источниковедения». См.: Шмидт С. О. Десятилетия содружества Историко-архивного института и Археографической комиссии // Археографический ежегодник за 2001 г. М.: Наука, 2002. С. 284. Другим объектом критики со стороны Шмидта является археографическая концепция Владимира Козлова.

Нельзя сказать, что в источниковедении совершенно отсутствуют попытки реализации подобной рефлексии. Более того, в своей последней работе Медушевская указывает на то, что в российском обществе источниковедение выполняет те функции, которые в западной науке отводятся публичной истории: «По мере того как историческое сознание реформирующихся обществ обращает к профессиональному сообществу свои запросы, источниковедческое направление выступает как все более значимое и самодостаточное. Оно формируется в таких обществах как особое историко-культурное направление, которое видит в качестве своей не только профессиональной, но и общественно-гражданской задачи осуществление компетентного и деятельного взаимодействия исторического сознания и общества» ( Медушевская О. М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008. С. 188).

Ярким примером здесь может служить переоценка иерархии и степени объективности источников, которую производит Пол Томпсон, формулируя проект устной истории. См.: Томпсон П. Голос прошлого. Устная история / Пер. с англ. М.: Весь мир, 2003. С. 123–176.