Иначе говоря, в произведении искусства он отделил потребительную стоимость от меновой стоимости… отсюда и его непримиримая полемика против любой утилитарной интерпретации произведения искусства… его настойчивость на неосязаемом характере эстетического опыта и его теория прекрасного как мгновенной и непостижимой Эпифании (Эпифания – в античности явление божества в человеческом или ином облике.). Аура холодной неосязаемости, которая начинает с тех пор окружать произведение искусства, эквивалент фетишизированного характера, который приобрел товар благодаря меновой стоимости…»
«Бодлер не довольствовался тем, чтобы воспроизводить в художественном произведении раскол между меновой и потребительной стоимостью. Он намеревался создать товар в некотором роде абсолютный , в котором процесс фетишизации достиг бы такой степени, что аннулировал бы саму реальность товара как такового. Товар, в котором потребительная и меновая стоимости взаимоуничтожаются, а следовательно, ценность которого заключается в его бесполезности, а потребление – в неосязаемости, это уже не товар, поэтому превращение произведения искусства в абсолютный товар также является и наиболее радикальным упразднением товара . Отсюда и та непринужденность, с которой Бодлер ставит «шок» в центр своего художественного творчества. «Шок» – это тот потенциал странности, которым заряжаются объекты когда, чтобы снова надеть загадочную маску товара, они теряют весомость [autorité], приданную им потребительной стоимостью… Бодлер понял, что для того, чтобы искусство сумело выжить в условиях индустриальной цивилизации, художник должен стремиться к воспроизведению в своем произведении этого уничтожения потребительной стоимости и традиционной понятности [intelligibilité]… Таким образом, отныне единственным способом самосохранения искусства становится его самоотрицание».
«К счастью, основатель модерной поэзии был фетишистом. Без его страсти к женским нарядам и женским прическам, к украшениям и макияжу Бодлер едва ли мог выйти победителем в его конфронтации с товаром».
Кстати, Маркс также отталкивался от товара как незначительного факта и наивысшей странности модерного мира. Он исходил из то, что это нечто необъяснимое, но не для того, чтобы его правильно объяснить, а для того, чтобы обернуть его в загадку, которая разрушит догму. В иероглиф.
После Маркса над товаром парит что-то загадочное и фееричное, его тревожная странность, его вызов разумному порядку вещей, реальному, морали, пользе, всем ценностям (стоимостям) – все это происходит от товара, который сам стремился быть ценностью.
Именно эту его неоднозначную фасцинацию мы обнаруживаем во всех феноменах капитала, в феерии этого универсального кода, по крайней мере в его оригинальных аспектах.
Марксистская догма сокрушила все это (чему в значительной мере поспособствовал сам Маркс). Вся загадка капитала и товара была истреблена в революционной моральности – но в чем же заключается и что собой представляет революционная имморальность?
Сартр, Жан-Поль (1905–1980) – французский философ, представитель атеистического экзистенциализма. Бодрийяр цитирует отрывок из его книги «Бытие и ничто» (1943).
Маркс, Харпо (1988–1964) – американский актер, комик, участник комедийной труппы Братья Маркс. Эспадон – тип двуручного меча, а также рыба-меч.
Феллини, Федерико (1920–1993) – итальянский кинорежиссер. Обладатель пяти премий «Оскар» и «Золотой пальмовой ветви». Подразумевается его фильм «Город женщин» (1980).
Феминитюд [féminitude] – феминистский термин, образованный по аналогии с негритюдом: концепция самобытности, самоценности и самодостаточности женского пола.
Если убрать одну букву, то получится устойчивое словосочетание, означающее «серый кардинал» или «тайный советник».
Кьеркегор, Серен (1813–1855) – датский религиозный философ и писатель. Цитата взята из его произведения «Дневник обольстителя» (1843).
Ниже Бодрийяр анализирует реальный проект художника и фотографа Софи Калле (р. 1953) под названием «Suite vénitienne».
Алле, Альфонс (1854–1905) – французский журналист, эксцентричный писатель и черный юморист, известный своим острым языком и мрачными абсурдистскими выходками, на четверть века предвосхитившими известные эпатажные выставки дадаистов и сюрреалистов. Его новеллу «Вполне парижская драма» анализировали многие исследователи, в том числе Умберто Эко.
Читать дальше