Глеб Морев - Поэт и Царь. Из истории русской культурной мифологии - Мандельштам, Пастернак, Бродский

11 июня в письме бывшей жене Е.В. Пастернак поэт, как отмечает Е.Б. Пастернак, намекает на звонок Сталина, задержавший его в Москве; по контексту письма речь идет о событии двух-трехдневной давности ( Пастернак Б. «Существованья ткань сквозная…» Переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Е.Б. Пастернаку и его воспоминаниями. М., 1998. С. 389).

Речь Сталина застенографирована писателем Феоктистом Березовским, текст опубликован Л.В. Максименковым ( Максименков Л . Очерки номенклатурной истории. С. 224–234).

Нам известно о принятом через месяц после замены приговора Мандельштаму решении Сталина освободить из заключения видного военспеца А.И. Верховского. О.В. Хлевнюк приводит «мотивировочное» письмо Ворошилова Сталину (написанное 9 мая 1934 года), логика которого демонстрирует типологическую связь этих случаев: «Если и допустить, что, состоя в рядах Красной армии, Верховский А. не был активным контрреволюционером, то, во всяком случае, другом нашим он никогда не был, вряд ли и теперь стал им. Это ясно. Тем не менее, учитывая, что обстановка теперь резко изменилась (речь идет о нормализации внешней и внутренней ситуации. – Г.М .), считаю, что можно было бы без особого риска его освободить, использовав по линии научно-исследовательской работы» ( Хлевнюк О . Указ. соч. С. 222; полный текст письма Ворошилова с датой: Бондарь М.М . Голгофа генерала Верховского // Военно-исторический журнал. 1993. № 10. С. 70). Любопытно, что с А.И. Верховским был ранее связан заметный кризисный эпизод в карьере Агранова, дающий представление о методах его работы: в 1922 году Верховный трибунал по делу социалистов-революционеров вынес в отношении Агранова специальное определение, указав на «явную неправильность в деле допроса свидетеля Верховского следователем Аграновым». На процессе выяснилось, что «последний от имени коллегии ГПУ и ЦК РКП(б) заявил Верховскому, что показания отбираются в целях исторического выяснения роли ПСР (Партии социалистов-революционеров. – Г.М. ), а не привлечения эсеров к ответственности. После этого заявления Верховского на суде ГПУ и ЦК РКП(б) прислали в Верхтриб письма с опровержением возможности такой ссылки, т.к. подобного решения ни те, ни другие не выносили» ( Морозов К.Н . Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние, 1922–1926: Этика и тактика противоборства. М., 2005. С. 191).

Флейшман Л. Указ. соч. С. 229.

Пастернак Б. Полное собрание сочинений: В 11 т. М., 2004. Т. V: Статьи, рецензии, предисловия. С. 427.

Там же. С. 433; выделено нами.

Из воспоминаний Б.М. (Маркуши) Фишер; цит. по: Флейшман Л. Указ. соч. С. 79.

Из выступления А.П. Селивановского на обсуждении доклада Асеева: Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т. V. С. 717.

Там же. С. 718.

Левин Ю.И. Заметки к стихотворению Б. Пастернака «Все наклоненья и залоги…» // Russian Literature. 1981. Vol. IX. № 2. P. 168–169. Добавим, что тот же мандельштамовский «столяр» мог откликнуться в написанных Пастернаком в это же время стихах о Сталине («Мне по душе строптивый норов…»), упоминающих «верстак» в мастерской художника.

Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т. V. С. 234. Ср.: «Чтобы по достоинству оценить беспримерную дерзость поэта, его слова необходимо соотнести с лозунгом, который на Первом съезде советских писателей (1934) выдвинул Л. Соболев и горячо поддержал Горький: „Партия и правительство дали писателю все, отняв у него только одно – право писать плохо“» ( Шапир М.И . Эстетика небрежности в поэзии Пастернака: Идеология одного идиолекта [2004] // Он же. Universum versus: Язык – с тих – смысл в русской поэзии XVIII–XX веков. М., 2015. Кн. 2. С. 144).

Там же. С. 131, 135.

Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т. V. С. 391.

Еще одна версия звонка Сталина Пастернаку / Сообщение Н. Селюцкого [А.И. Добкина] // Память: Исторический сборник. М., 1977 [Paris, 1979]. Вып. 2. С. 441.

Тименчик Р. Указ. соч. С. 94.

Флейшман Л. Указ. соч. С. 226.

Ю.Л. Фрейдин в разговоре с нами высказал кажущееся резонным предположение о том, что имена знакомых с текстом Мандельштама людей назывались следователем (обладавшим соответствующей информацией от сексота), а Мандельштам лишь «авторизовывал» эту информацию включением их в текст своего допроса. Эта версия косвенно подтверждается рассказом Н.Я. Мандельштам: «Основной прием, которым действовал следователь, запугивая О.М. <���…>: назвав чье-нибудь имя <���…> он сообщал, что получил от нас такие-то показания…» ( Мандельштам Н . Указ. соч. С. 156).