В тебе совсем нет «мастеровщины», по выражению Боборыкина, ты, наверно, с интересом прослушал бы все мои сомнения. Но боюсь, что в тебе столько дьявольского самолюбия или, вернее сказать, скрытности, что ты будешь только улыбаться. (Знаю ведь я твою улыбку.) А к тому же ты не раз говорил, что остываешь к литературе… Кто тебя разберет!
Вот видишь, даже одно предисловие к беседе возбуждает во мне столько сомнений!
А досадно! Неужели лучше, чтобы каждый работал тихонько, в своем кабинете, скрывая от всех волнующие его вопросы и ища ответов на них только в книгах или собственных муках (да, муках), а не в беседах?
Не подумай, что я впадаю в старомодный лиризм. Просто чувствую потребность высказаться и выслушать. Если бы у нас был хоть один истинный литературный критик, который был бы во всех этих вопросах двумя головами умнее меня и снисходил бы до меня. Михайловский — тот, может быть, и на сажень умнее всех нас, но он не снисходит. А остальных я сам поучу. Люблю беседовать с Боборыкиным, потому что в нем нет чванства и много искренности к самым мелким литературным вопросам, но он какой-то, бог его знает, качающийся из стороны в сторону и слишком быстро поддающийся всяким влияниям. Пытался я беседовать с Сувориным — из этого ничего не вышло.
А может быть, просто со мной скучно. Тогда уж мне только и остается быть одному.
{88}Все-то мы в этом отношении какие-то одинокие. Собираемся только для того, чтобы за бокалами шампанского выслушать красивые слова на давно знакомые темы.
По поводу твоей «Чайки» у меня уже даже шла довольно оживленная переписка с петербуржцами — и то я горячился.
Что тебе рассказать нового?
Посплетничать? Только вчера узнал, что у Лысцовой есть ребенок, а отец этого ребенка — Гольцев. Вот видишь — какая «жизнепотребность». А ведь Виктору Александровичу под 50. Мать счастлива и горда и не скрывает своей радости и гордости. Любопытно знать твой взгляд на это.
Я занят раздачей ролей в пьесе и вообще пьесой. Писал ли я тебе о ней, не помню. Называется «Цена жизни». Драма. Вопрос о самоубийствах. Идет в бенефис Ленского, 12 декабря.
Писал я ее с невероятным напряжением, настолько сильным, что давал себе слово больше не писать пьес. Пока она имеет успех и даже выдающийся, т. е. у тех, кто ее читал.
Остальное мое время уходит в школу.
До свиданья. Обнимаю тебя и шлю от себя и Кати поклон вам всем.
Твой В. Немирович-Данченко
27. А. П. Ленскому[146]
1896 (?) г. Москва
Милый Саша!
Согласно обещанию, извещаю тебя, что спектакли в школе состоятся 15‑го, 20‑го, 24‑го и 30‑го. В первый спектакль пойдет «Нора». Начало в 8 часов.
Нечего и говорить, что твое посещение было бы очень лестно для нас.
Твой Вл. Немирович-Данченко
{89} 28. С. В. Флерову (Васильеву)[147]
6 мая 1897 г. Москва
6 мая 97 г.
Глубокоуважаемый Сергей Васильевич! Хотел сам приехать к Вам в Останкино, оттого и не отвечал. Но срочные работы задушили меня. Завтра утром уезжаю в деревню.
Ваше намерение перевести «Цену жизни» для Дузе польстило мне и очень порадовало[148]. Хорошо бы! Посылаю Вам оттиск «Северного вестника». В нем есть кое-что, вычеркнутое для сцены цензором[149]. Я для печати снова внес эти вымарки, так как сам цензор любезно написал мне, что производил купюры с большим сожалением. И когда мы репетировали пьесу, артисты (Ермолова и Ленский) каждый раз сердились на цензуру.
До свидания. Желаю Вам спокойного лета.
Спасибо за все Ваше внимание ко мне. Работая снова, буду думать о Вас и стараться быть на высоте Вашего отношения к моим трудам. Жена крепко жмет Вашу руку.
Вл. Немирович-Данченко
29. К. С. Станиславскому[150]
7 июня 1897 г. Усадьба Нескучное
7 июня 97 г.
Екатеринославск. губ. Почт. ст. Павловка
Многоуважаемый Константин Сергеевич!
В Москве ли Вы?[151] Я приготовил Вам длинное-длинное письмо, но так как буду скоро в Москве, то не отправляю его[152]. Дайте мне знать по адресу: Гранатный пер., д. Ступишиной.
Если это письмо найдет Вас далеко от Москвы, то пришлю то длинное, приготовленное раньше. Но куда? Я буду в Москве между 21 и 26 июня.
Вл. Немирович-Данченко
{90} 30. К. С. Станиславскому[153]
17 июня 1897 г. Москва
Гранатный пер., д. Ступишиной
Получили ли Вы мое письмо?
Говорят, Вы будете в Москве завтра, в среду. Я буду в час в Славянском базаре — не увидимся ли? Или известите по прилагаемому адресу, когда и где.
Читать дальше