Владимир Немирович-Данченко - Избранные письма. Том 1

[569] Проект «Условия» см. в кн.: Московский Художественный театр в иллюстрациях и документах (1898 – 1938). М., изд. МХАТ, 1938, с. 705 – 708.

[570] Приводим текст § 17: «Порядок и распределение занятий среди членов правления и равно управление хозяйственной частью могут быть изменены только по постановлению собрания большинством голосов, но с непременного согласия на сей предмет С. Т. Морозова. Если же С. Т. Морозов не найдет возможным изменить существующего порядка, то таковой должен оставаться в силе даже вопреки постановлению собрания».

[571] Непременное условие (латин.). — Ред.

[572] Из письма А. П. Чехова к Ольге Леонардовне от 10 февраля 1902 г.: «Немировичу я написал, что театр на паях — это хорошо, но устав их ни к черту не годится. Почему пайщиками Стахович, я, а нет Мейерхольда, Санина, Раевской? Нужны тут не имена, а правила; нужно {531}установить, чтобы пайщиком делался всякий, прослуживший не менее 3 или 5 лет, всякий, получивший жалованья не меньше такой-то цифры. Повторяю, нужны не имена, а правила, иначе все полетит» (Полн. собр. соч. и писем, т. 19, с. 244 – 245).

Письмо Чехова Немировичу-Данченко, где он критиковал устав Товарищества, не сохранилось.

[573] Архив Н‑Д, № 823.

Дата устанавливается по штемпелю на телеграмме.

[574] 7 апреля 1902 г. Немирович-Данченко выехал из Москвы в Севастополь. 10 апреля он приехал к Чехову в Ялту.

[575] Альтшуллер И. Н . — врач, лечивший А. П. Чехова и Л. Н. Толстого в Ялте.

[576] Во время петербургских гастролей МХТ Ольга Леонардовна тяжело заболела.

[577] Кист — гостиница в Севастополе.

[578] 14 апреля 1902 г., встретив Ольгу Леонардовну в Севастополе, Немирович-Данченко послал телеграмму Чехову: «Распорядитесь встретить Ольгу Леонардовну покойным экипажем Она веселая, но очень слаба, ходить не может, температура повышена. Мы переносили. Необходимо вызвать к ее приезду Альтшуллера. Подозреваем, что в дороге простудилась».

[579] Публикуется впервые. Архив Н‑Д, № 1584.

Датируется по упоминанию просмотров в школе (в Божедомском театре), о которых сообщается в письме К. С. Станиславского к В. В. Котляревской от 20 мая 1902 г. (Собр. соч., т. 7, с. 234): «Небывало занят… ежедневные экзамены учеников 1‑го года нашей школы».

[580] 12 февраля 1902 г. А. А. Санин и В. Э. Мейерхольд известили официально дирекцию о своем уходе из театра. На заседании пайщиков, где обсуждали кандидатуры «сомнительных» членов труппы и забаллотировали кандидатуру Роксановой, Мунт, Абессаломова и некоторых других, решено было просить Санина и Мейерхольда остаться, так как «они для дела нужны» (см. письмо О. Л. Книппер от 12 февраля. — Переписка А. П. Чехова и О. Л. Книппер, т. 2, с. 322). Тем не менее заявление не было взято обратно. В 1902 г. из театра ушли А. А. Санин, В. Э. Мейерхольд, Е. М. Мунт, М. Л. Роксанова, А. С. Кошеверов. А. В. Абессаломов в том же году умер.

[581] Пресса весьма охотно комментировала уход группы актеров и режиссеров из Художественного театра; на последних спектаклях, в которых {532}они участвовали, организовывались демонстративные подношения венков с красноречивыми надписями. В «Русском слове» от 24 февраля 1902 г. появилась заметка С. Яблоновского о «новом виде литературы» — «на лентах венков и на крышках альбомов… До сих пор здесь печатались исключительно одни банальные похвалы и приветствия; теперь на них появилась обличительная литература». Так, на венке, поднесенном Кошеверову, надпись; «Тому, кто служит делу…» Чувствуете ли тут скрытую под цветами змею? Цветы — для г. Кошеверова, змея — для «иных прочих». Газеты перепечатывали надпись с альбома, поднесенного Санину: «Что теряем — видим, что найдем — не знаем». На венке, поданном ему же на прощальном спектакле в Москве, было написано: «Душа великая выше обид, выше несправедливостей, выше бедствий…» (см. «Новости дня», 1902, 25 февр., «Моск. листок», 1902, 23 февр., и др.).

Немирович-Данченко, однако, подчеркивает, что его беспокоит не газетная шумиха и не перспектива враждебных отношений с Саниным, но объективность потери, которую несет Художественный театр с его уходом.

Станиславский также выделял Санина из общего числа покидающих театр участников дела (см. его письмо к В. В. Котляревской от 20 мая 1902 г.: «Вредный элемент (кроме Санина, конечно) устранен, и всем дышится легко». — Собр. соч., т. 7, с. 235).

[582] С весны 1902 г. МХТ оставил свое помещение в Каретном ряду («Эрмитаж») и готовился к переезду в перестраивающееся по проекту Ф. О. Шехтеля здание Лианозовского (или Омоновского, по имени его последнего антрепренера Шарля Омона) театра в Камергерском переулке. Для репетиций и экзаменов был снят зал на Божедомке, в Сущевской части, где и прежде МХТ имел помещение для декораций и мастерских (другой подсобный зал — «Романовка» — был на Бронной).