Владимир Немирович-Данченко - Избранные письма. Том 2

А уж Коренева — из молодежи — вышла яркой победительницей. Успех ее самый единодушный.

Очень много поучительного в игре Леонидова. Но об этом надо говорить особо. О том, как может налетать вдохновение, самое истинное, артистическое вдохновение, когда психологически роль охвачена вполне. Он поражал нас потоком неожиданностей, необыкновенно метких и пылких. Но важно было и то, что я не топтал его репетициями. Это еще одна важная сторона всего дела, очень важная. О ней тоже надо говорить особо.

{51}Вообще постановка «Карамазовых» убедила меня в таком множестве разных приемов, что и ожидать было нельзя. Смею думать, что и для такого, огромного опытом, режиссера, как Вы, тут есть много поучительных фактов.

Между прочим, Яков Львов, которого я так полюбил в прошлом году и [которому] послал в этом году кресло, вероятно, решил, что доставит Вам истинное удовольствие, если будет ругать меня как режиссера[83]. Вообще рецензенты оказались, как и всегда в больших и значительных событиях, необыкновенно ничтожны и гнусны! Не понять их жалким душонкам всего того громадного и серьезного, что охватывает нас!

Внешняя форма принята вполне, т. е. фон и ограниченная обстановка. От матерчатого фона я не отказался, и делаем пробы.

Нравится Вам программа? Правда, строгая и красивая?

Теперь только вопрос, будут ли сборы. Рискованным является дороговизна. Ведь продажа пойдет на два вечера, оба по возвышенным ценам, т. е. за первые места выходит 10 р. за билет, за вторые — 6 р., за ложу 50 р. Не думаю, чтобы такие цены можно было выдержать долго. А врозь пускать спектакли нельзя.

А ведь одно мое письмо летом так и осталось не отправленным к Вам. Я из Ялты запросил Вас телеграммой, куда Вам писать. Вы ответили, что до 20 июля Кисловодск, а потом еще неизвестно. Я заготовил письмо, которое так и не дождалось адреса. В нем я писал о том, что после «Гамлета» надо ставить «Карамазовых»… Ну, вот я написал Вам все.

Теперь необходимо поставить до 15 декабря «Miserere», в январе Гамсуна, а потом — уже с Вами — Тургенева.

255. Л. М. Леонидову[84]

21 октября 1910 г. Москва

27 окт. 1910 г.

Многоуважаемый Леонид Миронович!

Правление театра поручило мне выразить перед Вами сердечное сочувствие тому, что Вам пришлось нести Ваши {52}обязанности и играть 21‑го и 22‑го октября, в тяжелые дни постигшего Вас горя[85].

С искренним уважением

Вл. Немирович-Данченко

256. Из письма Е. Н. Немирович-Данченко[86]

30 октября 1910 г. Москва

Суббота, 30 окт.

Дома, 11 час. утра

… Внезапно к телефону просит меня m‑me Maeterlinck — иначе Georgette Leblanc, жена знаменитого автора «Синей птицы»[87]. Приехала. Я захватил Стаховича и поехал к ней. Она с Режан[88]. Думали почему-то, что сегодня (т. е. — вчера) идет «Синяя птица». А Режан хочет ставить ее в своем театре в Париже по мизансцене нашей, даже просила продать ей весь комплект декораций[89].

Ну, пока что она поехала на «Карамазовых». Мы им и автомобиль (Тарасова), и цветы, и в антракте — чай и конфеты. С ними какая-то барышня и секретарь Режан.

Ну, конечно, восторг полный. Слов удивления сыпали по тысяче в секунду. Режан хватала за руку Стаховича и говорила «C’est admirable! Qui est cette artiste?»[90] (про Германову). Леонидов начал перекрикивать и не так захватывать, как в первые разы. Потом Стахович провожал их в уборные и т. д. На меня, как на автора этой постановки, они смотрели с изумлением. Под конец Метерлинк была подавлена, говорила, что ничего подобного она не могла себе вообразить, что будет писать статью, чтоб весь мир знал, что это за театр, и умоляла меня пускать ее на репетиции мои. Просила, чтоб я позволил ей быть в театре каждый день, с утра до ночи. А Режан говорила: каково это мне теперь играть (она гастролирует в Москве), когда я всеми мыслями буду здесь, в этом театре.

Сегодня Режан играет, а Метерлинк смотрит «Федора», а завтра утром Метерлинк смотрит «Синюю птицу».

А в понедельник мы показываем Режан 4 картины «Синей птицы».

Режан — старушка, как сморщенное яблоко, с прелестной фигурой и чудесной дикцией. Вся раскрашенная, в оригинальной {53}шляпке, очень высокой и узкой, спереди подбитой мехом, а сзади закрывающей всю голову до самой шеи. Метерлинк — крашеное рыло.

Сегодня я нахожусь под впечатлением известия о том, что Толстой в 5 час. утра ушел из дома, с доктором, и оставил записку семье, чтоб его не искали, что он желает кончить жизнь в уединении и безвестности, что никогда не вернется, чтоб его не искали. Никогда. Газеты пишут, что Софья Андреевна в отчаянии. Будто бы даже покушалась на самоубийство. …