Михаил Хлюстов - Ученые досуги Наф-Нафа

Эпидемиологи, в особенности те, что изучали статистику эпидемий и пандемий в различных цивилизациях на протяжении веков и тысячелетий, нащупали странные связи различных болезней, их взаимного влияния. Ведь у микробов, бактерий и вирусов одно «поле борьбы» — организм человека. Поэтому их тотальный успех (гибель всего человечества) равносилен тотальной гибели или вечному пребыванию в стадии спор. Если не будет людей, специфически людским инфекционным заболеваниям практически не в ком будет размножаться. Повторюсь: человек самое болеющее, следовательно, самое податливое заразе животное. Но в каждой бактерии, в каждой бацилле скрыт особый механизм отбора особей-хозяев, их «оставления на развод». С дугой стороны, если быть последовательным, то смертельных болезней не должно быть вообще. За необходимость их существования два довода: при всем разнообразии инфекционных болезней обязательно должны выделяться «сильные лидеры» берущие организм блицкригом. Летальный исход большинства заболевших обеспечивает сохранение спор болезней в земле на столетия (если труп захоронен), или разнос заразы по широкому полю различными падальщиками. В любом случае в погибшем организме образуется мощная колония микроорганизмов, обилие таких колоний очень плотно «засевает территорию», готовя почву для следующей эпидемии.

В вирусах такой механизм присутствует и подавно. Вирусам, как самым простейшим и самым древним, человек необязателен. Им важна постоянно возобновляемая среда размножения. Хищники регулируют количество жертв, а более примитивные хищные организмы, похоже, способствуют их увеличению, как потенциальному залогу своего дальнейшего размножения и развития.

Проходя по миру эпидемии выкашивают определенные части популяции, оставляя другие. «Другие» (оставшиеся в живых) наиболее устойчивые к инфекциям в последствии послужат питательной средой для новой мутации этого же микроба или вируса, вновь наплодят поколения ослабленных организмов для следующего витка эпидемий.

У разных болезней разные проценты смертности, разные периоды инкубации, разные скорости течения, различная длина цепочек распространения. Так быстротекущая инфекция обрывает цепочки «ползучих» болезней (проказа, СПИД). То оспа из «черной» переродится в бытовую, то вовсе исчезнет на столетия. То Великая Чума пройдет по миру, унося миллионы жертв, а потом на несколько столетий останется в памяти только как сюжетная завязка к «Декамерону».

Объективно инфекционные бациллы «заинтересованы» в росте популяции своего носителя, тем самым увеличивая собственное поле развития и существования. Поэтому механизм распространения этих «примитивных» существ, скрывает сложную стратегию воздействия на популяцию носителя, свои «тактики» отбора на генетическом уровне. Убивая «слабых», оставляют на развод более «сильных» и плодовитых. Картина усложняется конкуренцией различных инфекций между собой за главное поле битвы — человеческий организм, в котором сталкиваются стратегии отбора и развития различных микроорганизмов. Порой конкуренты мирно уживаются, поскольку ослабленный одной инфекцией организм может стать полем развития другой более опасной бациллы. Наиболее показателен все тот же вирус ВИЧ, не являющийся непосредственной причиной смерти, но уничтожающими иммунитет, тем самым, открывая ворота организма для множества иных зараз.

При любом строе и обществе всегда найдется пусть и незначительный процент склонных к «порокам» — социальным заболеваниям. Данностью является генетическая предрасположенность части населения к ним. Исследования 70-х годов в СССР показали генетическую патологическую предрасположенность к алкоголизму 10–15 % мужского населения. Одновременно у одной десятой выявили генетическое неприятие алкоголя на уровне органической непереносимости, еще треть имела повышенную склонность к алкоголизму, четверть была практически невосприимчива к пьянству, хотя и не имела отвращения к спиртному. Остальные находились в «промежуточном» состоянии.

Исследование проводилось в «самые пьющие» годы ХХ века. Всемирное потребление алкоголя начало неуклонно повышаться после Второй Мировой Войны и к 70-м достигло пика. Причем независимо от строя (капитализм-коммунизм) и форм правления (демократия-диктатура). Пили и в застойном Союзе, и в опутанной алкогольными запретами благополучной Скандинавии и во всей либеральной Европе, в подверженной стрессу Чили, по всем США [244]. Везде социологи находили свой специфический букет причин, причем совершенно противоположных соседним. Тем не менее пили везде. Но с 80-х процент пьющих начал сокращаться. Тоже по разным причинам: от «моды на здоровье» в США до «горбачевских запретов» в СССР.