Анатолий Лазаревич - Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания

Это верно не только в сфере производства, но и потребления, его все более очевидного несоответствия с многообразием потребностей людей, и прежде всего, в творческой самореализации. Развитие действительных потребностей замещается сегодня конструированием искусственных потребностей (симулякров – в постмодернистской терминологии), реклама занимает место идеологической индоктринации, а соблазны заменяют надсмотр и принуждение. Своеобразным индикатором этого «безумного мира» является рекламный текст: «Мы знаем, что недавно вы купили автомобиль. Но если вы купите наш, у вашего соседа отвиснет челюсть от зависти». «Большая часть населения интегрирована в современное общество в качестве потребителей, а не производителей; между тем интеграция такого типа может быть прочной лишь до тех пор, пока потребности превосходят текущий уровень их удовлетворения», – отмечает 3. Бауман [20, с. 85].

Как показал М. Вебер, внешне «безжизненная машина» – по сути это «сгустившийся дух», квинтэссенция экономики, политики и аксиологии. «Только то, что она такова, наделяет ее силой принуждать людей служить ей и определять будни их рабочей жизни так властно, как это происходит на фабрике. Сгустившийся дух – это еще и та живая машина, какой является бюрократическая организация с ее требующим специального обучения профессиональным трудом, с ее разграничением компетенций, с ее уставами и иерархически ступенчатыми отношениями подчинения. В союзе с мертвой машиной эта машина стремится изготовить оболочку той будущей личной зависимости, с которой люди – подобно феллахам в древнеегипетском государстве – вероятно, со временем вынуждены будут бессильно смириться, если с чисто технической точки зрения хорошее, а это значит – рациональное управление и обслуживание со стороны чиновников будет для последней и единственной ценностью, выносящей решение об управлении их делами. Ибо бюрократия исполняет это несравненно лучше любой другой организации господства» [67, с. 167].

Действительно, кроме организационно-бюрократических, технико-экономических проблем индустриальной эпохи, внутри нее накопились и духовно-культурные издержки социального развития. Индустриализм, концентрируя внимание на производственных достижениях, на технико-экономической эффективности жизни, не придает должного значения собственно создателю и носителю этой жизни – человеку, его интересам, целям и ценностям. В таких условиях человек постепенно отчуждается от своей собственной деятельности, ее условий, средств и результатов, а нередко – и от самого себя. Он все более отстает от культурно-цивилизационного развития человечества, что в полной степени обострило проблему отчуждения человека, поставленную XIX веком, и проблему утраты реальности, поставленную веком XX. В этом смысле большинство социогуманитарных теорий современности обратили внимание на возрастающую диспропорцию между человеком и социотехнологизированным (индустриальным) человечеством, что формулируется в одном случае как «отчуждение» (марксизм), в другом – как «некоммуникабельность» (экзистенциализм), в третьем – как «гибель реального» (постмодернизм). Печальная сущность происходящего – кризис сознания эпохи, массового самосознания, духовный кризис современной цивилизации. В известной степени в таких условиях теряют смысл исходные гуманистические установки общества Модерна и вспоминается бескомпромиссная критика К. Марксом принципов и практики индустриального общества, особенно в его капиталистической форме. К. Поппер, крупнейший представитель позитивизма XX в., писал: «Маркс любил настоящую свободу… Он не чувствовал никакой любви к царству необходимости, как он называл общество, находящееся в плену своих материальных потребностей… он ценил духовный мир, царство свободы и духовную сторону человеческой природы» [298, т. 2, с. 122, 156,230].

Отчуждение человека в условиях индустриального общества принимает новые напряженные формы на стадиях массового конвейерного и полуавтоматизированного производства. В первом варианте человек отчужден уже в непосредственной связи не с отдельной машиной, а с системой машин (конвейером), выполняя монотонную частичную функцию, во втором – явно не успевая за возможностями интенсификации труда в режиме использования станков с ЧПУ. Не говоря уже об обесценении гуманитарного смысла труда, функционально выявляется порочный круг: машина и человек – каждый по-своему – обнаруживают пределы своей производительности.