Коллектив авторов - Межкультурная коммуникация в условиях глобализации. 2-е издание. Учебное пособие

Вместе с тем условность понятия «идеал» была раскрыта еще Гегелем, подчеркивавшим ограниченность мышления, опирающегося на данное понятие как на познавательную норму. Содержание идеалов, как справедливо замечает философ, оказывалось исторически изменчивым. Следовательно, данное понятие внутренне противоречиво. Оно, конечно, задает человеку и обществу некоторую ближайшую и отдаленную перспективу развития; однако при этом отнюдь не обозначает само совершенство, тем более в ценностном аспекте (на что, однако, обычно претендует).

Это интересно

Модернистские культуры в постгегелевском духе ставят идеал и идеализацию под сомнение, подчеркивая их историческую ограниченность и идеологическую навязчивость.

В модернистской культуре каждый самобытен (индивидуален) – он сам себе и норма и идеал… Заметим, однако, что употребление слова «индивидуум» указывает на индивидуальность как на часть по отношению к социальному целому. Видимо, не случайно в обществах с модернистским (или переходным к нему) типом культуры так много говорится о создании имиджа: возведя индивидуальность в ранг ценности, человек оказался пред необходимостью «нарисовать лицо» (М. Фуко) этому манекену; создать для среднего и унифицированного неповторимую маску, делающую его выдающимся. При этом само стремление выделиться делает всякое решение заранее тривиальным и однотипным (при всем многообразии средств самовыражения самовыражение как таковое стереотипно).

Не будет большим преувеличением сказать, что термин «девиация» для представителя традиционной культуры является обратной стороной понятия «норма». Девиация, т. е. отклонение, – это нарушение базовых запретов, табу. Можно сказать, что девиация – это нарушение тех запретов, требования которых безусловны (в отличие от смягченных форм моральных пожеланий, являющихся следствиями из базовых запретов). В авраамических религиях (иудаизм, христианство, ислам) и основанных на них культурах такие запреты обоснованы Декалогом (Десять заповедей Господних, полученных Моисеем на горе Синай). В других религиях также присутствуют ссылки на священные тексты и их классические комментарии.

Итак, «нормативное ядро» нравственных норм – запреты. Они, в свою очередь, имеют большое количество конкретизирующих модификаций (в том числе остающихся вполне в рамках традиционализма). Такие модификации позволяют учитывать значительное количество типовых ценностных отклонений, проявляющихся на уровне бытовых конфликтов. «Кто», «с кем» и «как» – вот обычный перечень логически возможных позиций, позволяющих на уровне оценочных суждений выяснить степень «нормальности» либо, наоборот, девиантности поведения в той или иной ситуации. Традиционная культура, как правило, жестоко карает девиации – они не только аморальны, но и преступны с правовой точки зрения (тюремное заключение как кара за гомосексуальные отношения в Европе XIX в.; известные истории о П. Верлене или О. Уайльде – типичные пример подобного рода).

Однако, пресекая девиацию, традиционная культура не только нарушает свободу выбора ценностных ориентаций, вторгаясь, как об этом любят говорить поборники свобод меньшинств, в сферу принятия сугубо интимных решений. (То, каким образом будет строиться семья, рождаться и воспитываться дети – сфера не только глубоко интимная, но вместе с тем весьма и весьма общественно значимая). Строгое пресечение девиации блокирует ее расползание в общественном организме наподобие раковой опухоли и постепенное превращение в «новую норму» (как это уже почти произошло в современной Европе и Америке в отношении однополых браков; и, как гласит предание, имело место в древних Содоме и Гоморре).

Модернизация в отношении понятия «девиация», таким образом, не просто стремится уничтожить норму. Скорее, она стремится поменять норму и девиацию местами. Будущее подобных попыток можно спроецировать, опираясь на известные исторические прецеденты (например, история Римской империи). Это до некоторой степени объясняет, почему традиционалистские культуры активно противостоят культурам модернистским, объявляя их «безбожными» и «бесчеловечными» (как это делают, например, многие исламские государства в адрес США и их союзников). Вместе с тем «модернисты» не готовы принять ценности «традиционалистов», воспринимая их как насилие над свободой воли (жить по расписанию, навязанному извне).

Впрочем, абсолютизация традиционализма и модернизма в рамках исследования социокультурной динамики – всегда слабый ход. И дело не в предпочтении тех или иных ценностных систем, а в том, что и традиция, и модернизация – две стороны единого процесса в рамках единой социокультурной реальности. Они в некоторой степени «не имеют гражданства», и на определенном этапе истории обнаруживают себя в различных социальных и культурных локусах. Так, трудно увидеть модернистские тенденции в антикоррупционном законодательстве США, по которому каждый гражданин стимулируется к добровольному доносительству на соседа в случае любого подозрения по поводу недекларированных источников дохода. С точки зрения ценностных ориентаций это типичная норма традиционного общества, требующая тотального контроля экономического положения своих членов.