1 ...8 9 10 12 13 14 ...20 – Удивительно, – воскликнул Желтый Предок, – что нашел ее тот, кто все теряет ! (Цит. по: с. 334).
Опыт «мастера», возвращающегося к самому себе, – внутренний. Это медитативное постижение неведомой реальности есть прежде всего путь -искусство самоуглубления и самопознания. Даже учитель не в состоянии передать опыт жизни ученику, к тому же, переданный, такой опыт все равно оказался бы лишенным всякой ценности – репродукцией, а не подлинником. Как во всяком искусстве, слово, повторенное дважды, перестает здесь быть настоящим именем того, что названо, и только уникальный путь признается истинным.
Путь «мастера» – это возвращение к той пространственно-временной точке, где впервые появляются из хаоса нерасчлененных ощущений образы-воспоминания: голос, запах, цвет. Предшествующее этому первому проблеску сознания младенческое или внутриутробное беспамятство-блаженство и есть искомое состояние, к которому он стремится, повинуясь внутреннему, возможно врожденному, импульсу. Это состояние полной гармонии со средой – вновь обретенное ощущение безопасности, безмятежности, цельности:
Постигший глубину мастерства
Уподобляется новорожденному.
Осы и ядовитые змеи такого не жалят,
Дикие звери – не кусают,
Хищные птицы – не когтят.
……………………………………
Он предельно гармоничен . (Цит. по: с. 335).
В этом младенчески-эмбриональном состоянии и заключен конечный смысл дао -искусства контрклассики. Погружение в такое состояние предполагает решительный разрыв со всем исчисленным, классифицированным, в том числе – с принятой эстетической системой. Для древности это – пятитоновая музыка, пятицветный орнамент, пятивкусовая кухня, от них нужно освободить сознание, чтобы дать место непосредственному опыту: «Хочешь стать мастером – смотри на то, что в тебе, а не на то, что видит глаз. Отрешись от внешнего и прилепись к внутреннему» (цит. по: с. 336).
Смотрение на то, что не имеет видимого образа,
назову созерцанием.
Слушание того, что не имеет звукового образа,
назову вслушиванием.
Ощущение того, что не имеет осязаемой формы,
назову вчувствованием.
Выразить эти три [состояния] одним словом не могу,
поэтому называю их одновременный приход – Единением.
Высшее состояние [Единения] – когда исчезают образы
[этого]мира, низшее – когда пропадают [чувственные]
ощущения.
Этому продолжительному Пребыванию нельзя найти и названия,
разве что сказать: возвращение к Первоначальному. <���…>
Это и есть Путь – владея вечным, он управляет временным.
Способного узреть начало вечного назову Мастером. (Цит. по: с. 336).
Однако этот путь неизбежно обрекает «мастера» на одиночество. Уже в «Лао-цзы» «мастер» противопоставлен всему «человеческому» как жесткопрямоугольному, не оставляющему места непредсказуемому:
Подлинно «правильное» – не прямоугольно,
Подлинно ценному долго созревать,
Великая мелодия звучит только в душе,
Великий образ не имеет внешнего
представления…
Путь сокровенен и безымянен… (Цит. по: с. 336).
Путь повсюду, но даже тот, кто посвятит жизнь его поискам, Пути не найдет. Он рядом, но его нет, он мучительно недоступен уму, и в этом – одно из основных причин отказа от признания реальности реальностью, к которому призывает контрклассика.
Подобно разбитому зеркалу, человеческий ум способен отражать лишь фрагменты бытия. Неразрешимый парадокс бытия заставляет умолкнуть и самых речистых: «Тот, кто постиг, не обсуждает; кто обсуждает – не постиг. Даже обладающему острым зрением Путь не встретится. Путь нельзя услышать, и уши лучше заткнуть. Это и будет величайшим постижением» (цит. по: с. 337).
Нота пессимизма особенно усиливается в «Чжуан-цзы», где тема одиночества переходит в тему отчаяния, охватывающего человека в бесконечном мире, наедине с сознанием быстротечности жизни, невозможности в краткий миг – пока «белый жеребенок промелькнет мимо щели» – узнать ответ на единственно важные вопросы, получившие в данной традиции наименование «вопросов к небу», или «вопросов о небе-природе»: «Вращается ли небо? Покоится ли земля? Борются ли за свое место солнце и луна? Кто-нибудь все это направил?..» (Цит. по: с. 337).
Эта тема авторов ЛШ, конечно же, решительно не удовлетворяла. Натурфилософия предпочитала не задавать вопросы, а отвечать на них. Однако тезис контрклассики о невозможности выражения мысли в слове и, следовательно, относительной ценности речи оказался авторам ЛШ близок. Впрочем, мудрец ЛШ готов выслушать хорошего оратора, если тот говорит дело, но очень искусный спорщик опасен – он может увлечь, а это уже «чрезмерность», выход за пределы срединной зоны, в данном случае – здравого смысла, в котором и находят наконец авторы ЛШ искомое примирение доводов ума и порывов чувств.
Читать дальше
