Владимир Абашев - Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе ХХ века

В этой формуле всего лишь одна локальная переменная: название реки. Подобным образом можно было бы описать любой город, меняя красавицу Каму на красавицу Оку, Волгу или Обь.

Возвращаясь к Перми советской, отметим, что тогда даже намерение выделить своеобразие, специфику, «норов» территории в конечном счете сводилось к варьированию тех же формул унифицирующей риторики. Вот характерный пассаж из городской газеты юбилейного 1973 года: «Говорят, у каждого города свой норов, свои приметы. У нашей Перми самая основная, самая существенная примета – рабочий город. Индустрией , развитием промышленности определяется размах город-ского строительства. Рабочим классом , его традициями – норов Перми» 145 145 Город трудовой славы // Там же. 10 октября. .

Такая однородность языка самоописания и самоосознания, подавлявшая выражение реального своеобразия места, создавала проблемы для существования творческого человека. Показателен в этом смысле рассказ Анатолия Королева, известного ныне прозаика, пермяка по рождению. В своем интервью он подробно описал мотивы своего отъезда из Перми в Москву. Важно заметить, что отношения с местом жизни в его ретроспекции заняли очень значительное место: «Как только я обратил на Пермь серьезное внимание, как человек, который все-таки еще собирался здесь жить <���…> я столкнулся с тем, что меня окружает какое-то фальшивое Прикамье советское, какая-то Камская ГЭС, с каким-то самым длинным в мире шлюзом <���…> Комсомольский проспект с транспарантами, какая-то фальшивая улица Ленина, какая-то красавица Кама, по которой плывут суда в сторону Астрахани и в сторону <���…> центра Советского Союза – порта пяти морей – Москвы. <���…> Я не находил ничего того, о чем <���…> смутно начинал догадываться. Ни трагической истории этого края, ни красоты Перми времен модерна, ни оживленной жизни Перми перед революцией <���…> Этот сфальсифицированный советскими историками, провинциальными краеведами мир, окруживший меня, вызвал у меня сильнейший синдром отвращения ко всему пермскому. <���…> Я стал читать <���…> пермскую литературу <���…> Кошмарное, эстетически узкое пространство <���…> Эта литература представляла для меня хор частушек или танцы коми-пермяков. <���…> Если бы это были истинные коми-пермяки с их язычеством, я бы это принял. Но это [была] такая ком-пиермяцкая пляска, которая танцует[ся] во славу наш евйеликой родины. <���…> В этой псевдореальности я не мог найти себе места <���…> Мои попытки не войти, а хотя бы даже примериться к пермской литературе, вызвали во мне просто шок. Мне предлагали стать частушечником. Возьми, это у нас называлось, Петрович, пожалуйста, ложки и в 6-ом ряду щелкай этими ложками. <���…> Так сильно сжался этот обруч, что я сам понял <���…> надо <���…> бежать, как <���…> можно дальше. И как только первая <���…> возможность передо мной предстала, я тут же из Перми сбежал» 146 146 Из беседы с А.В. Королевым 27.11.99. Архив лаборатории литературного краеведения кафедры русской литературы Пермского университета – далее АЛК . В пристрастных и полных преувеличений словах Анатолия Королева представлено резюме в сущности типичного поведенческого сценария пермских «семидесятников». Это сценарий бегства или покорения Москвы: в Москву! В Москву! Если Пермь предлагала единственный возможный язык, то столица обладала правом на полиглотизм и поведенческую поливариантность большого города.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Волошин М. Коктебельские берега. Симферополь, 1990. С. 49.

«Landscapes are culture before they are nature; constructs of the imagination projected onto wood and rock. <���…> But it should also be acknowledged that once a certain idea of landscape, a myth, a vision, establishes itself in an actual place, it has a peculiar way of muddling categories, of making metaphors more real than their referents; of becoming, in fact, part of scenary». Sh ama S . Landscape and Memory. New York, 1996. P. 61.

Пятигорский А. М. Некоторые общие замечания относительно рассмотрения текста как разновидности сигнала // Структурнотипологические исследования. М., 1962. С. 145