Роман Подольный - Без обезьяны

Мы знаем из учебников о «мрачном средневековье», о «тёмном времени феодализма». Но, возможно, мы слишком поверили тут итальянским гуманистам XV—XVI веков, ослеплённым собственным новым открытием древнегреческой и римской культур. Человек так устроен, что больше всего ценит то, чего лишён. Впрочем, такое открытие и вправду могло ослепить: за несколько десятков лет европейцы узнали величайшие достижения целого тысячелетия.

И время, лишённое этих достижений, было признано тёмным.

Но если открытия, сделанные в Египте и Риме, воплощались часто в игрушки, то средневековье прибирало к рукам технику, жадно делало её полезной. Ветряная мельница, собственно говоря, была изобретена в I веке до нашей эры. Изобретена тем самым Героном, который изобрёл и первую паровую турбину. Но если время пара пришло в XVIII веке, с капитализмом, то для мельницы эпоха побед наступила раньше. Ветряная мельница появилась в Европе в XII веке в роли именно мельницы, вращающей жернова. Уже в XIV веке ветряная мельница становится технической основой гигантских работ, предпринятых в Нидерландах для отвоевания суши у болот, озёр и моря. В XVI веке усовершенствованные ветряки превращаются в двигатели широчайшего применения.

И, мне кажется, не случайно в романе Сервантеса самым серьёзным противником Дон-Кихота оказывается ветряная мельница, которую он принял за великана и атаковал. Может быть, я додумываю здесь за великого испанского писателя, может быть, он вывел мельницу и не в качестве символа технического прогресса. Но ведь у классиков всегда можно прочесть больше, чем они, на первый взгляд, написали. Во всяком случае, ветряная мельница, родившаяся в средневековье, была в числе тех подлинных великанов, которые положили конец эпохе средневековья, феодальному строю, а значит, и рыцарям.

Дон-Кихот — человек замечательных душевных качеств. Однако, сверх того, он олицетворяет собою обречённое на исчезновение рыцарство.

Революционная борьба трудящихся, повторяю, опиралась, в конечном счёте, на изменение производительных сил и производственных отношений.

Черты нового общественного строя возникают внутри старого. Их надо только уметь увидеть, как сумел Владимир Ильич Ленин в капиталистических монополиях разглядеть рабочий механизм, пригодный после национализации для использования в социалистическом хозяйстве.

Полтора века отделяют английскую революцию 1640—1649 годов от Великой французской революции. Рядом с буржуазными уже государствами существовали ещё феодальные, как рядом с современными людьми когда-то жили неандертальцы. И сегодня на карте мира рядом с социалистическими странами — буржуазные. Атавизм, по сути дела, пережиток. Законы развития общества — не выдумка, коварная и злокозненная, как казалось в прошлом веке врагам Маркса. Законы потому и называются так, что выполняются.

Пройдёт пять или шесть столетий, и на коммунистической планете, в школе во время урока, ученик ответит на вопрос о дате социалистической революции: XX век. А может быть: XX—XXI века. А может быть: XIX—XXI. Кто знает, не примут ли за её начало искру Парижской коммуны? Но по-прежнему из века революций будет светить дата важнейшей из них — 1917 год. История — в нас, история с нами, мы часть её. Но гораздо важнее, что мы и творцы истории. Потому, что это люди совершают и защищают социальные революции.

Древняя легенда о волшебной птице Феникс говорит, что она каждые пятьсот лет сжигает сама себя и поднимается из пепла снова юной.

Фут — примерно 30 сантиметров.