Эрик Дэвис - Техногнозис - миф, магия и мистицизм в информационную эпоху

Возможно, наиболее известным ученым, увлекавшимся духами, был сэр Уильям Крукс, один из наиболее приверженных визионерству физиков викторианской Англии. Когда Крукс объявил о своем намерении «слить бесполезный осадок спиритизма», более трезвое крыло общества аплодировало ему. Но они ничего не знали о том, что этот человек уже успешно прибегал к помощи медиумов для того, чтобы контактировать со своим утонувшим братом. Крукс использовал в своих исследованиях большой набор электроинструментов и делал фотографии духов — одно из наиболее популярных использований новой технологии. Спиритическое воображение Крукса просочилось даже в его научные занятия. Экспериментируя с воздействием электричества на газы, накачанные в трубки, из которых прежде был выкачан воздух, он открыл призрачные эффекты, похожие на пульсирующее туманное свечение, которое он наблюдал во время спиритических сеансов. Крукс полагал, что он нашел другой путь связи с мертвыми. То, что он на самом деле нашел, было эффектом фосфоресценции, который возникал при воздействии катодных лучей на определенные материалы в вакуумной трубке — открытие, которое в итоге вызвало к жизни довольно разговорчивых духов, снующих сегодня по экрану телевизионных приемников.

Эта странная обратная связь между магией и машинами едва ли была беспрецедентной. Как отмечали некоторые историки, популярные научные демонстрации, которые собирали зрителей в лекционные залы в конце XIX века, было иногда сложно отличить от оккультных представлений. Если верить одному отчету того времени, «финал» лекции, прочитанной в Бостоне в 1887 году представителями компании Эдисона, был не чем иным, как спиритическим сеансом: «Звенели звонки, били барабаны, слышались шумы естественного и неестественного происхождения, лабораторный шкаф вращался и сверкал пламенем, появлялся ряд черепов умерших» 52. Конечно, такие представления были вписаны в контекст технологического раскрытия загадок наукой. Но во мнении публики они оказывались всего лишь приемами, с помощью которых новые шаманы изгоняли старых. Как отмечает историк культуры Эвитал Ронелл, «наука обретает свою устойчивость в длящейся борьбе с демонами сверхъестественного, с наваждением которых ей тем не менее приходится конкурировать» 53.

В этом смысле тот факт, что оккультный балаган спиритизма втянул в себя так много видных ученых, просто отражает более важное культурное замешательство, вызванное взрывным ростом науки и технологии в ходе индустриальной революции. Сознательно или нет, многие викторианцы пришли к пониманию того, что эмпиризм и материализм, который ответствен за возникновение такого количества полезных вещей, размывает метафизическое основание бессмертия их душ. Одно только христианство, лишенное магии и беспомощное перед дарвиновским давлением естественного отбора, едва ли могло послужить плотиной на пути потока космической бессмыслицы. Что же могло быть спасительнее спиритизма, самой материалистической и эмпирической религии, которую только можно вообразить?

Подобные соображения помогут нам понять факт, который в противном случае показался бы довольно парадоксальным. Последние десятилетия XIX века, когда машинный век понесся вперед на всех парах, были настоящим бумом поп-мистицизма, оккультизма и декадентского романтизма. С одной стороны, месмеризм, спиритизм, теософия и «христианская наука» Мэри Бейкер Эдди выражали желание одухотворить науку, преодолеть растущую пропасть между рационализмом и религией. Но оккультная космология и леденящая душу практика этих течений также помогли создать новые, хоть зачастую и жуткие, способы представления и ощущения своего «я» в эпоху, когда призрачные границы идентичности меняются перед лицом новых технологий передачи и воспроизведения информации. Дагерротипы, фонографы, телеграфы, телефоны — все эти медиасредства XIX века содержали частицу души в артефакте, или электрическом посреднике. История «я» информационной эпохи — это история следов души, отражений и виртуальных двойников, экстериоризованных, овнешненных в технологиях. Астральное тело теософов было просто воображаемой формой того второго «я», которое вскоре появилось на фотографических пластинках.

Такое технологическое удвоение вызвало древний страх перед doppelgcinger, двойником — психическим си-мулякром «я», который движется через мир в соответствии со своим собственным жутким планом. Фрейд обозначил страх, внушаемый doppelganger'ом, словом «жуть», хотя оригинальное немецкое слово unheimlich несет в себе дополнительное значение «заброшенности» («не в своей тарелке»). Сам Фрейд связывал unheimlich со странными чувствами, которые производят в нас куклы и автоматы, но в «Телефонной книге» Эвитал Ронелл также связывает фрейдистский ужас перед технологией с революционным изобретением Александра Грэма Белла. Текст Ронелла — это увлекательная и дерзкая в дизайнерском отношении книга, которая представляет собой продолжительное размышление о шизофрении, философии Хайдеггера и воспроизводимой с помощью электричества речи — размышление, ищущее основание для всего этого в технологии Белла, но оккультная часть ее повествования концентрируется вокруг теневого двойника самого Белла: Томаса Уотсона, другого заклинателя электричества, которого Белл обессмертил в знаменитом (хотя, возможно, и мифическом) окрике: «Уотсон, иди сюда! Ты мне нужен!»