Артур Кёстлер: Артур Кёстлер - Размышления о виселице

Если, напротив, мы принимаем гипотезу человеческой свободы со всеми необходимыми религиозными последствиями, месть оказывается проступком не против логики, а против разума. Если убийца — не просто испорченный робот, а исполнитель таинственного предначертания, мы оказываемся в области, недостижимой для человеческого правосудия. Если полагать, будто человек — всего лишь хорошее или дурное вместилище воли, чьи истоки возносятся над порядком естественной причинности, то никто не имеет права разбивать сосуд под предлогом дурного качества вина. Если убийство детей или же их смерть от эпидемической болезни вытекает из высшей воли, то убийца не может подвергнуться мести, — точно так же как и вирус полиомиелита, поскольку и тот и другой — завершение пути неисповедимого. Всем религиям, всем метафизическим системам приходится сталкиваться с проблемой зла, то есть с тем, что зло включено в вечный миропорядок. На этот вопрос не было дано удовлетворительного ответа; вероятно, никогда и не будет. Закон предполагает, что человек свободен и ответствен за свои поступки; он оставляет на долю теологов вопрос о том, почему Бог дал человеку свободу, позволяющую человеку выбирать зло, и теологам здесь нечего сказать. Человеческая свобода была одной из основных проблем средневекового богословия, каждая секта давала на него свой ответ. Одни утверждали, что всемогущество Божие равносильно «детерминизму по определению», то есть что на поприще Промысла и предопределения действуют человеческие автоматы. Другие учили, что Бог дал справедливому человеку достаточно большую веревку, чтобы тот повесился или докарабкался до рая, что, однако же, плохо согласовалось со всемогуществом Господним. Но, в конце концов, если нельзя найти определенного ответа на вызов, брошенный человеку существованием зла, месть — самый легкомысленный ответ и одновременно — отрицание самой сущности христианства.

«Око за око, зуб за зуб» — было законом Израилевым в эпоху бронзового века. Это был закон, сообразный условиям жизни своего времени, и даже сегодня — это закон примитивных кочевников в пустынях. Этот закон был отвергнут в Нагорной проповеди, отвергнут самим Израилем, упразднившим смертную казнь в момент обретения своего национального суверенитета. Право талиона в своей ортодоксальной форме дожило до наших дней только в кодексах, регулирующих вендетту сицилийских бандитов или гангстеров.

Не случайно ранняя Церковь отвергла закон крови: эта мера вытекала из глубины учения Христова. Он оправдывал возмездие лишь в том случае, когда его цель — исправление преступника, и утверждал, что ни одно человеческое существо не чуждо Искуплению. В древнем Моисеевом законе смертная казнь карала не только преступление, но и несоблюдение субботы, работорговлю, богохульство, оскорбление родителей, прелюбодеяние, а также множество других нарушений закона: подобное положение до того, которое было создано новым Заветом, можно, mutatis mutandis , сравнить с господствовавшим в Англии в начале XIX века и скрепленным решениями лорда Элленборо. Епископ, защищавший в 1810 году Кровавый кодекс, использовал аргументы, подобные тем, что фарисеи обращали против Иисуса, и кровожадные пастыри не утратили своего пыла во время дебатов в Палате лордов в 1948 году. Хорошо знавший их Диккенс писал:

Если бы даже все люди, пользующиеся пером, превратились в истолкователей Писания, их усилия не смогли бы убедить меня в том, что смертная казнь — мероприятие христианское... Если бы существовал текст, подтверждающий эту претензию, я сожалел бы о его существовании и придерживался бы учения, которое дает самая личность Искупителя, и глубинного смысла Его религии.

Древняя Церковь так стойко противилась смертной казни, что император Юлиан должен был запретить христианам занимать определенные административные должности, поскольку «их закон мешает им употреблять меч против преступников, со-вершивших заслуживающее смертной казни».

Яснее всего эту проблему выразил, по-видимому, св. Августин, раскаявшийся распутник и грешник, без сомнения сподобившийся святости, но не утративший от этого чувства юмора; вспомним его знаменитые слова: «Даруйте мне целомудрие, но не сейчас». Донатисты — африканская еретическая секта — сознались в убийстве христианина, и св. Августин, со своим другом Марцеллином, просил, чтобы к убийцам не применяли смертную казнь:

Мы не желаем, чтобы страдания служителей Божиих были отмщены причинением вреда, подобного тому, который нанесли виновные. Очевидно, из этого не следует, что мы сочли бы заслуживающим порицания то, что эти дурные люди будут лишены свободы совершать другие злодеяния, но мы желаем, чтобы правосудие свершилось без ущерба для их жизни и для целости их тел, а также и того, чтобы благодаря мерам, предусматриваемым законом для их сдерживания, они были бы исторгнуты из тенет своего безумия с целью уважить покой здравомыслящих людей; чтобы преступники были вынуждены отказаться от своих злотворных деяний и в то же время чтобы их заставили предаться полезным трудам.