На это письмо герцог отвечал в таких словах:
«Достойнейший отец. Явленная и ныне являемая нашей Академией готовность почтить память Микеланджело Буонарроти, отошедшего в лучшую жизнь, доставила нам большое утешение в потере столь исключительного человека, и нам было угодно не только удовлетворить просьбу, содержащуюся в мемориале, но также распорядиться о том, чтобы прах его был перевезен во Флоренцию, согласно его воле, насколько нам известно; все это сообщаем мы Академии, еще более побуждая ее всеми способами прославить дарования сего мужа. Бог да поможет вам».
Затем Академией было послано письмо или, как выше названо, мемориал нижеследующего содержания:
«Славнейший и пр. Академия и члены Товарищества живописцев и скульпторов, учрежденного с милостивого соизволения вашей славнейшей светлости, получив сведения о том, с какой заботой и любовью приняли вы через своего посла в Риме меры к перенесению праха Микеланджело Буонарроти во Флоренцию, на общем собрании единодушно обсуждали, как наилучше по мере их сил и умения устроить его отпевание. Зная, как почитал Микеланджело вашу славнейшую светлость, равно как и вы любили его умоляют они по вашей нескончаемой доброте и щедрости, во-первых, предоставить им для торжества
означенных похорон церковь Сан Лоренцо, которая воздвигнута вашими предками, изобилует превосходными его произведениями, архитектурными и скульптурными, и по соседству с которой вы имеете намерение воздвигнуть мастерскую названной Академии и Товарищества живописцев для непрерывных занятий архитектурой, скульптурой и живописью. Во-вторых, просят вас разрешить мессеру Бенедетто Варки не только написать надгробную речь, но и самому произнести ее, на что нами получено любезнейшее его согласие, буде последует разрешение вашей славнейшей светлости. В-третьих, умоляют и просят вас с той же добротой и щедростью оказать вспомоществование для устройства похорон, помимо того, что позволяют сделать их собственные незначительнейшие средства. Все означенные пункты и каждый из них в отдельности обсуждены и приняты в присутствии и с согласия высокочтимого монсиньора мессера Винченцо Боргини, приора Воспитательного дома, заместителя вашей славнейшей светлости по названной Академии и Товариществу живописцев».
На это письмо Академии герцог дал такой ответ: «Любезнейшие академики. С большим удовольствием удовлетворяем мы все ваши просьбы, по великому нашему расположению прежде – к редкостным дарованиям Микеланджело Буонарроти и ныне – ко всем представителям вашей профессии; а посему не расходуйте сумм, предназначенных вами на его погребение, мы не преминем прийти на помощь нуждам вашим; в том же смысле писано мессеру Бенедетто Варки о надгробной речи, а приору Воспитательного дома сверх того – чтобы помог нам в этом деле. Будьте здоровы».
Письмо к Варки таково: «Любезнейший наш мессер Бенедетто. Почитание, с каким мы относимся к дарованиям Микеланджело Буонарроти, заставило нас желать, чтобы память его была почтена и отмечена всеми возможными способами. Поэтому нам было бы приятно, если бы ради нас вы взяли на себя труд составить надгробную речь на его похоронах, согласно решению, принятому депутатами Академии, и еще более приятно, если вашими устами она будет произнесена. Будьте здоровы».
Также и мессер Бернардино Грацини писал этим депутатам, что герцог желает того как нельзя более пламенно и что им обещана всяческая помощь и милость со стороны его славнейший светлости.
Пока шли эти совещания во Флоренции, племянник Микеланджело Леонардо, который, узнав о болезни дяди, на почтовых приехал в Рим, но не застал его в живых, услыхал от Даниелло да Вольтерра, ближайшего друга Микеланджело, а также от многих других, близко стоявших к святому старцу, об его просьбах и мольбах перевезти его тело во Флоренцию, благороднейшее его отечество, всегда нежнейше им любимое, и поспешно с большой осторожностью тайком вывез его тело из Рима, под видом товаров в тюке переправил его во Флоренцию. Но, чтобы пояснить это последнее решение Микеланджело, не следует умалчивать, вопреки мнению многих, о той истине, что отсутствовал он во Флоренции много лет только вследствие ее климата. По своему опыту он знал, что климат ее, пронзительный и резкий, крайне вреден для его здоровья, и гораздо более мягкий, умеренный климат римский поддерживал его здоровье до девяностого года, все чувства его остались живыми и цельными, как прежде, и силы его, несмотря на возраст, сохранились так, что до последнего дня он не отказывался ни от какой работы.
Читать дальше