Георг Лукач - Ницше как предшественник фашистской эстетики

Историческое своеобразие Ницше состоит однако в том, что он восстает против капиталистической цивилизации своего времени не только из этих романтических соображений. Он ненавидит, правда, цивилизацию своего времени и ненавидит ее именно потому, что ее основу составляет развернутый капитализм (машинное производство, разделение труда и т. д.). Но он ненавидит эту цивилизацию также и по совершенно противоположной причине: он ненавидит ее за недостаточное развитие капитализма. Ницше, живший накануне империалистического периода, был таким образом, одновременно романтическим поклонником минувших культурных эпох и «пророком» империалистического развития. Правда, это его «пророчество» основывается не на ясном понимании действительных общественных тенденций, приведших к империализму и раскрывшихся в нем, а было тоже лишь романтической утопией. Ницше не предугадал наступления действительного империализма, для этого ему не хватало прежде всего способности увидеть обострение классовой борьбы. Он только создает из тех черт некультурности современного ему капитализма, против которых он ополчается за их отсталость, картину иного состояния общества — общества, преодолевшего эти черты. Некультурность капиталистов и «похотливость» пролетариев — вот те два полюса, которые он ненавидит в капитализме своего времени.

Но если в общекультурных вопросах он постоянно возвращается к культуре минувших времен, выдвигая ее как идеал в противовес современности, то в решающем вопросе о дальнейшем развитии капитализма он этого не делает. Он не мечтает ни об ограниченном средневековом ремесленнике, ни о патриархальных отношениях между капиталистами и рабочими. Наоборот, его идеалом является господство высоко развитых, культурных капиталистов, приобретших облик римских воинов, над дисциплинированной армией по-воински непритязательных рабочих (в этой своей капиталистической утопии он — предшественник шпенглеровского положения о господстве капиталистических цезарей). «Отношения между солдатами и начальниками все еще гораздо выше, чем между рабочими и работодателями. До сих пор по крайней мере всякая воинская культура все еще гораздо выше так называемой индустриальной культуры; эта последняя в ее нынешнем виде есть вообще самая низкая форма существования, какая только была до сих пор. Здесь действует просто закон нужды; человек хочет жить и поэтому должен продаваться, но он презирает того, кто использует эту нужду и покупает себе рабочего… У фабрикантов и крупных купцов был, по-видимому, до сих пор слишком большой недостаток во всех формах и признаках высокой расы… имей они во взоре и жесте благородство аристократов крови, не было бы может быть и социализма масс. Ибо массы в сущности готовы к любому рабству, лишь бы высший… мог удостоверить свое прирожденное право повелевать. Но отсутствие высокой формы и пресловутая вульгарность фабрикантов с их красными, жирными руками наводит на мысль, что здесь один превознесен над другим лишь благодаря случаю и счастью».

Для Ницше и для позднейшего развитая фашистской идеологии весьма знаменательно, что в этой реакционно-романтической утопии о желательном развитии капитализма хоть и бичуется капиталистическая отсталость Германии (вульгарные фабриканты с красными, жирными руками), но в то же время передавая страна капитализма, Англия, отнюдь не выставляется, как образец, и даже является в глазах Ницше живым воплощением суетливой глупости нашей цивилизации.

Образцом же служит для него романтически-стилизованный милитаризм — Пруссия, преодолевшая свою окостенелость, грубость, провинциальность, ставшая без ущерба для своего милитаристического характера европейской, культурной, способной вести мировую политику (и в этом отношении концепция Ницше сделалась прообразом для всех позднейших фашистских теорий общественного развития). Этим Ницше отличается от большинства романтических противников капитализма. Он восстает против того пути, по которому пошло развитие капитализма, но его протест направлен не против развития капитализма вообще, он не мечтает о возврате старых патриархальных отношений между капиталистом и рабочим.

Он приемлет само это развитие и отвергает только его вульгарно-демократический характер, разрушение правильной иерархической связи между капиталистом и рабочим. Он хотел бы, «чтобы здесь выработалась скромная и непритязательная порода людей, порода китайского типа: в этом был бы разумный смысл, это было бы прямо-таки необходимо». Но уступки демократии, кокетничанье с революцией, еврейско-христианские культурные тенденции и т. д. толкнули развитие на другой, противоположный путь.