Анна Мурадова - Кельты анфас и в профиль

Теперь бретонский выучить сравнительно легко, достаточно записаться на вечерние курсы. В школах он преподается по программе иностранного языка. Существуют созданные несколько десятилетий назад двуязычные школы и школы Diwan, где все предметы преподают на бретонском. Другое дело, что практичные и здравомыслящие люди спросят: а зачем его учить? На этот вопрос, мне кажется, каждый должен найти свой ответ. А если уж люди учат этот язык, значит, он им нужен.

Итак, пока одни борются за права бретонского языка, другие в погоне за «культурностью» пересиливают себя и говорят на ломаном французском или на жуткой смеси из двух языков… Пока интеллигенты в городах отправляют своих детей в бретонские школы, на селе по-бретонски говорят разве что с коровами. Долгие годы бретонцам, упрямо сохранявшим свой язык, внушали, что на этом языке говорить неприлично, а теперь энтузиасты пытаются заставить их понять, что без родного языка теряется то самое главное, что делает бретонца бретонцем.

Действительно, парадокс. Как сказал один бретонский крестьянин, выучивший французский из-под палки в школе:

— Теперь по-бретонски и по радио, и по телевидению говорят. Стало быть, нормальный язык, как все остальные… Так за что же нас по рукам били?

Действительно, за что? Не надо думать, что учителя были все как на подбор злющими садистами (и это тоже случается, но не настолько часто, как об этом любят рассказывать школьники). Им так велели. Они считали, что так лучше. Они сами стыдились себя и своего языка. И вообще вопрос «Чья вина в том, что тот или иной язык оказался на грани вымирания?» в принципе неуместен. Никто не виноват. Не вина это, а беда. Уже упомянутая мной Валери Коттен рассказывала, что в тех местностях, где люди в массовом порядке оставляли свой родной язык и переходили на французский, немедленно начиналась настоящая эпидемия: у психотерапевтов не было отбоя от клиентов, и даже у психиатров работы прибавлялось. Депрессии и другие нервные расстройства становились такой же банальностью, как и простуды. Я думаю, Валери изрядно преувеличивала, тем более что никакой статистики по числу нервных заболеваний в районах, где бретонский язык вышел из употребления, я не видела. Массовых сумасшествий на моей памяти в Бретани не наблюдалось, а депрессия в XXI веке, как это ни печально, стала почти такой же банальностью, как насморк. Вот только статистика самоубийств настораживает: то и дело Бретань по числу самоубийств оказывается на первом месте в Европе.

Так что не буду излишне драматизировать. Но что есть, то есть: переход на новый язык — это сильнейший стресс. Исследования психолингвистов разных стран, занимавшихся проблемой двуязычия и потери родного языка, не раз приводили к схожим результатам: когда человек теряет родной язык и вынужден постоянно пользоваться неродным, его чувственный мир обедняется. Многое хотел бы выразить, а не может — трудно. И обратную реакцию, и эмоциональную отдачу получить тоже сложно. А детей воспитывать, из лучших побуждений разговаривая с ними только на неродном языке, да еще исковерканном, — это как отзовется? Забыть бабушкины сказки, прибаутки, потешки, прервать связь поколений — насколько это легко? Не такие уж это безобидные вещи, как кажется, — потерять свой язык, то есть потерять часть себя. Это серьезный удар. Другое дело, что наносят сами себе такой удар обычно не от хорошей жизни — порой в целях физического выживания. Но все равно это стресс.

И «отыграть» это обратно, вернуть утраченное предыдущими поколениями, как показывают мои наблюдения и исследования коллег, очень сложно, если вообще возможно. Именно поэтому с таким трудом и скрипом приживаются попытки энтузиастов, возрождающих угасающий или уже утраченный язык. Не то чтобы все вокруг были против того, чтобы заново выучить родной язык, но то одно мешает, то другое, то третье. Как говорится в научной литературе, «см. выше»: в предыдущих главах об этом немало сказано. И очень часто те же бретонцы, корнцы и шотландцы начинают мечтать, мол, было бы у нас свое государство, приказали бы нам в обязательном порядке учить язык в школе, вот тогда бы уж мы точно заговорили. Но под самым носом у таких мечтателей Ирландия, где все это есть: и школьное обучение, и законы, защищающие язык, но каков при этом результат?

Вспоминаю, как в 1999 году вместе со старшей коллегой приехала в Ирландию. Первое, что мне бросилось в глаза в самом аэропорту и по дороге из аэропорта в Дублин, — двуязычные надписи. Причем сверху были ирландские, а внизу скромно располагались английские, набранные более крупным и, как правило, более удобочитаемым шрифтом. У несведущего человека могло сложиться впечатление, что по-ирландски говорят везде, ну, может быть, чуть хуже, чем по-английски. Ведь ирландский — второй государственный язык в стране, его в обязательном порядке изучают в школах.