Яков Голосовкер - Избранное. Логика мифа

В природе «вечность» есть деятельность, процесс творчества, т. е. изменчивость. В культуре «вечность» есть увековечение чего-либо в форме, в образе, в идее, т. е. в постоянстве.

Самый смысл «формы», как таковой, скрывает в себе смысл понятия «постоянство». Внешняя форма ограничивает пространственную неопределенность определенностью объемных или плоских очертаний. Форма ограничивает временную текучесть, процесс, каким является предмет, устойчивостью его элементов, связью этих элементов — их количественных и качественных отношений. В аспекте культуры, в полный противовес аспекту естественного динамизма природы, неподвижность и вечность суть силы, утверждающие форму. Она скорее статическое понятие, хотя и может производить впечатление чего-то динамического и даже волновать своей якобы динамикой, а также обнаруживать чрезвычайную глубину смысла, которую вкладывает в нее наша имагинация: таковы, например, произведения искусства с его понятием внутренней формы. Форма есть идея чистого постоянства, — например в геометрии. В противовес «форме» в культуре восстают конкретные формы природы с их метаморфозой, распадом и периодической повторяемостью. Форма, как внутренняя форма, как смысл образа, всецело основана на постоянстве. В культуре форма абсолютна: либо по своей сущности, либо по своей тенденции. В природе форма относительна и приблизительна. Идеальный шар есть только в культуре, в идее, в математике.

Сама логика мышления в ее формальном понимании есть устремление к постоянству. Логика, как спонтанный, саморазвивающийся логический процесс мышления, есть диалектическое выражение скрытой разумной силы воображения.

Слово — не что иное, как постоянство смысла термина, как символ постоянного значения. Оно есть постоянство: и как смысл, и как грамматическое выражение, — и как звуковой комплекс, и как логическая форма.

Само стремление к определению вообще есть тенденция к закреплению чего-то в неком постоянстве понимания. Понятие «закон» выражает собой такую высшую форму определения. Равно как и понятие «наука» выражает определение знания в смысле познания всей поступательной совокупности законов существования во всей его целостности.

Понятие «истина» есть не что иное, как ипостась абсолюта, как высший идеал постоянства в сфере познания, как смысл познавательного совершенства и абсолютный критерий знания.

Смысл святости и святого есть высшее выражение постоянства самой морали, независимо от надежды на награду.

Вся мораль — не что иное, как система нравственных совершенств, обладающих постоянным характером, или система нравственных идеалов — добродетелей и доблестей — кардинальных и основных (см. христианство, стоицизм и т. п.) с точки зрения абсолютного критерия.

Когда мы подходим с оценкой к произведениям искусства или к историческому или мифологическому лицу, ставшему символом культуры, мы предъявляем к нему в качестве мерила для оценки требование абсолютной неразрушимости (т. е. физического постоянства) и абсолютного выражения заключающейся в нем идеи (т. е. требование духовного постоянства): например,

— идеи мадонны — к Сикстинской мадонне,

— идеи демона — к демону Врубеля,

— идеи искупителя-страдальца — к Иисусу и Прометею,

— идеи морального совершенства — к тому же Иисусу (Иисус, как культурный смысл образа Христа-Спасителя мира),

— идеи завершенной мудрости и самопожертвования во имя истины — к Сократу и Дж. Бруно (Сократ, как культурный смысл образа философа, искателя истины),

— идеи совершенной женской красоты — к статуе Афродиты Милосской или Критской. Здесь идея воплощена в идеал — в идеальный образец.

Слава — не что иное, как вера в постоянство культурных ценностей, как символ вечности в деяниях человечества, т. е. дел, совершенных единицами, а никак не тщеславие индивида. Слава есть вера в тесную связь и непрерывность всех эпох. Латентно, в скрытой форме, слава есть протест против непрестанной смены поколений и изменчивости вещей. Отсюда понятно самопожертвование во имя славы: индивид жертвует своей жизнью (биологической) во имя вечной жизни (имагинативно-реальной), даже без иной побочной цели: Безумный Герострат — негативный идеал такого самопожертвования. И тут же чудовищное извращение славолюбия — история цезарей Древнего Рима.

Самопожертвование героя во имя идеала, во имя чести, доблести, славы, веры или любви несомненно есть сознательная жертва временным, изменчивым ради вечного. Бессознательно же здесь действует Имагинативный Абсолют, как высший инстинкт, побуждающий человека достигнуть реального бессмертия, хотя бы символического. Перед нами снова явление имагинативного реализма под углом зрения вечности («Sub specie aeternitatis»).