Леонид Андреев: Марсель Пруст

Совершенно не случайно так называемые «гусары» (Нимье, Блонден, Лоран и др.), писатели, которые во Франции начала 50-х годов открыли кампанию борьбы с искусством, сознававшим свою общественную ответственность, искусством «вовлеченным», «ангажированным», энергично возрождали традиции той эстетской и космополитической литературы, которая процветала во Франции 20-х годов, во время тогдашней экономической стабилизации, в годы, когда французская буржуазия праздновала победу над германским империализмом. Возрождался дух Поля Морана, того самого Морана, который в начале 20-х годов писал циклы новелл «Открыто ночью» и «Закрыто ночью», где с наслаждением описывал кабаки разных стран, а в качестве героев, вызывающих симпатию писателя, были завсегдатаи притонов всего мира. «Если нужно сегодня найти специфический гусарский стиль, — пишет «Arts», — то мы его находим у Саган: тот же вкус к скорости, к алкоголю, отвлекающее средство неестественного общества, изнывающего от надуманной скуки». [13] «Arts», 1962, 16 octobre.

А герой первого романа одного из главных представителей нового поколения «антироманистов» Ф. Соллерса «Забавное одиночество» (1958) — романа, очень близкого по его духу к литературе «гусар», — став писателем, тотчас обратился к Прусту. У этого героя навязчивая идея наслаждения как смысла жизни, преследующее его по пятам чувство пустоты и постоянное ожидание смерти. У него даже астма — как и у Пруста.

Конечно, «антироман» оркестровал не «вкус к алкоголю» — он оркестровал и рожденное сложным переплетением послевоенных обстоятельств «социальное равнодушие» и менее сложный «бешеный эгоизм». Французский «антироман» прежде всего заявил — заявил воинственно, агрессивно, безапелляционно — об антисоциальности, о принципиальной независимости искусства от общества, о свободе художника от каких-либо «обязательств». Эта позиция нашла у «антироманистов», как кажется, крайнее выражение.

Вот идеи Роб-Грийе: «Искусство… не опирается ни на какую истину, существующую до него, и можно сказать, что выражает оно только самое себя… Видна абсурдность любимого выражения нашей традиционной критики: «такой-то хотел сказать что-то и сказал хорошо». Не следует ли утверждать, наоборот, что истинному писателю нечего говорить? У него есть только способ, как говорить (une manière de dire). Он должен создать мир, но исходя из ничего, из пыли…». [14] А. Robbe-Grillet. Pour un nouveau roman, p. 51.

И в другой статье: «Роман — это никакое не средство. Он не задумывается о целях, определяемых заранее. Он не служит для выражения, для передачи явлений, до него, вне его существующих. Он не выражает, он ищет. А то, что он ищет, — это он сам». [15] Там же, стр. 174. И далее: «Романическое письмо не стремится информировать…, оно учреждает (constitue) реальность. Оно никогда не знает, что ищет, оно не ведает, что говорить…».

Здесь не место давать характеристику французского «антиромана». Нам важно указать на условия его возникновения, на главные исходные принципы — прежде всего на стремление изолировать искусство от общества, оставить роман «наедине с собой». И на поджидающий «алитературу» результат: сегодняшний день литературы — только что нашумевший «новый роман» — внезапно стал днем вчерашним. Невозможно не связать это следствие с напрашивающейся причиной, а она в том, что краеугольный камень эстетики «антиромана» — «ничто, пыль». Это не значит, что «новый роман» исчез бесследно. Но вот Роб-Грийе, например, заметно продвинулся в ту сторону, где находились осмеянные и отринутые «антироманом» персонажи и интрига. Он попробовал свои силы в киноискусстве (сценарий фильма «В прошлом году в Мариенбаде», 1960; кинороман «Бессмертная», 1963), что было логичным для «шозиста», главным открытием своего искусства считавшего «присутствие вещей» и «взгляд», который это «присутствие» фиксирует (функции «глаза» перешли к киноаппарату). Затем появился роман «Дом свиданий» (1965). Роб-Грийе уверял, что этот роман не означает перемен в его искусстве. Но ведь это фактически детективный роман с убийствами, загадочными происшествиями, жгучей экзотикой (место действия — Гонконг). Вся система умозрительных философствований писателя подалась под напором самой грубой реальности и литературных штампов. В «Доме свиданий» пристальный «взгляд» наблюдает «присутствие вещей» по той причине, по которой иногда, не отрываясь, подсматривают в замочную скважину: автор перенес героев в «дом свиданий» и густо смазал свой роман эротикой. А что касается связей с «новым романом», то они сказываются здесь разве что в некоторых приемах, в особенностях литературной техники. После детективного романа вновь появился кинофильм «Трансевропейский экспресс», сделанный в той же манере. Самый неистовый из «новых романистов» явно переориентировался.