Если мы будем подходить к пролетариату, классу-организатору бесклассового общества, с требованием развернутой системы знаний-навыков, о которой по отношению к буржуазному обществу мы можем судить только сейчас, в эпоху предсмертных судорог капитализма; если мы будем требовать от этой системы законченного стиля (который констатируется всегда лишь ретроспективно), — то мы, конечно, развернутой системы сейчас не найдем. Ни музея, ни арсенала ценностей, охватывающих в единую, стилем отграниченную, систему период продвижения пролетариата — мы никогда и не будем иметь, ибо всегда должны будем различать две стороны вопроса — историческую оценку этапов продвижения класса, во-первых, а во-вторых — уровень материальной и духовной оборудованности класса в каждый данный момент.
Если мыслить культуру как социально-производственную тенденцию класса и состояние средств по ее осуществлению, — то она на-лицо с первого момента осознания себя пролетариатом, как класса. Явления же классовой культуры будут— и профессиональное, и партийное движение пролетариата. Если даже условия, благодаря которым облегчилось взятие пролетариатом власти, в значительной мере лежат вне его культуры,в движениях социально-стихийных, — то совокупность усилий, которыми он эту власть удерживает, осуществляет и расширяет — это уже область пролетарской культуры в том диалектическом разрезе, который вкратце формулируется словами: «культура это то, чем силен класс».
С этой точки зрения, не только такое всецело новое явление, как советская система, но и организация промышленности, система образования, классовая юрисдикция, Красная Армия и целый ряд других явлений — целиком окажутся определенными звеньями пролетарской культуры, в конечном счете выковывающей последнего четкого классового человека, воинствующего пролетария, диалектически врастающего в бесклассового работника земкоммуны. Недоразумения, порожденные выводами т. Троцкого, в значительной мере объясняются, по-нашему, тем, что он не пересмотрел содержания термина «культура» и взял его в статическом и ретроспективном разрезе. Вот почему ему пришлось вводить «культурничество», как усвоение отобранных и проверенных в смысле классовой полезности знаний и приемов, выработанных буржуазной культурой, забывая, что самый-то процесс отбора и все организационные формы, этот отбор обеспечивающие, а равно и все творчество новых форм — лежат, конечно, в плане не культурничества, а культуры.
В нарастании культуры, как состояния классовой организационной оборудованности, различаемы следующие этапы:
1. Изобретение новой формы (знание, вещь, организационный принцип, метод действия).
2. Усвоение этой формы человеческим сознанием, — так сказать, пуск этой форму в работу. На этой стадии усваиваемая форма резко ощутима, и пользование ею затруднено, так много энергии уходит на преодоление препятствующих факторов.
3. Форма социально усвоена. Пользование ею автоматизировалось. Она применяется по инерции, зачастую рефлекторно. Вот это-то отложение в бытии и сознании повседневно пользуемых элементов культуры, этот устоявшийся продукт социального отбора — назовем бытом [3] Редакция мыслит себе и иные определения «быта».
.
Наиболее устойчиво, а потому и наиболее выразительно (стиль) быт отлагается в коллективах с устойчивыми и однородными хозяйственными условиями, притом способных развить наибольшую социальную инерцию.
Таким образом, отличительными чертами быта будут:
1) Автоматизированность, инертность его явлений, в силу их частой повторяемости.
2) Социальная отгороженность и психологическая однородность коллектива, в котором отлагается быт, переходя из поколения в поколение.
Вот почему мы с большей легкостью говорим о быте мелких социальных групп кочевников, звероловов, землепашцев, кустарей, торговцев, чем о быте нации, государства и, наконец, класса. Чтобы быт сложился, необходимо, чтобы коллектив, в котором он отлагается, отличался большою устойчивостью связей и сознание членов этого коллектива было бы подчинено традиции.
Там, где фетишизм былого опыта господствует — отлагается и наиболее прочный быт. Фетишизируя вещи, навыки, приемы, обрядности, сознание сохраняет их, хотя бы была нарушена связь между социальной потребностью и той или иной бытовой формой. Даже, когда социальные потребности диктуют современное изменение навыков, приемов и обстановки — этот бытовой уклад ощущается, как могучий реакционный фактор, и нужны революции, чтобы его сломать. Быт — существующий не потому, что таких именно форм требует учет действительности и методы стройки этой действительности, а исключительно в силу инерции, в силу освящения авторитетом времени и социальной среды, представляет собою реакционнейший фетиш. Для диалектики живой действительности такой быт является глыбой, которую даже революциям не сразу удается взорвать, так он живуч в своей косности. Отложившиеся в сознании привычки, вкусы, взгляды, — одним словом, вся психология быта — тормозят введение новых организационных форм, диктуемых эволюцией и перемещением центров тяжести производственных взаимоотношений.
Читать дальше