Л. Зайонц - На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян

2

Рассказ Поездка в Полесье целиком посвящен теме молчания. Слова бесшумный , безмолвный , молчать , не слышно и т. п. встречаются почти на каждой странице; главные события происходят вокруг двух противопоставленных лесных жителей: краснобая Ефрема и молчальника Егора. Рассказчик, который в течение рассказа все сильнее чувствует «свое одиночество, свою слабость, свою случайность» [Тургенев V, 130], неизбежность смерти и бренность существования [Там же, 138—139], к концу его начинает понимать, что «…человек, которому от своей ли вины, от вины ли других пришлось худо на свете, должен по крайней мере уметь молчать» [Там же, 147]. К этому прозрению он приходит, когда более часа наблюдает стрекозу, сидящую на ветке:

Насквозь пропеченная солнцем, она не шевелилась, только изредка поворачивала головку со стороны на сторону и трепетала приподнятыми крылышками… вот и все. Глядя на нее, мне вдруг показалось, что я понял жизнь природы, понял ее несомненный и явный, хотя для многих еще таинственный смысл. Тихое и медленное одушевление, неторопливость и сдержанность ощущений и сил, равновесие здоровья в каждом отдельном существе – вот самая ее основа, ее неизменный закон, вот на чем она стоит и держится. Все, что выходит из-под этого уровня – кверху ли, книзу ли, все равно, – выбрасывается ею вон, как негодное [Там же].

Образ этот достаточно сложный – в нем можно наблюдать, как положительное и отрицательное в природе соединяются с позиции резигнации, механизм, весьма характерный для эстетики Тургенева. [127]

Обратим внимание на то, как названо это насекомое: «Я <���…> увидал <���…> одну из тех больших мух <���…>, которых кокетливые французы величают ‘девицами’, а наш бесхитростный народ прозвал ‘коромыслами’» [Tам же]. То, что упоминается элегантное французское название вместе с простонародным русским, тогда как нейтральное русское название стрекоза опускается, уже указывает на смешение в этом образе небесного, духовного начала и земного. Сам по себе образ стрекозы имеет длинную традицию ассоциирования с бессмертием души и воскресением. Именно так фигурирует стрекоза, так же как и бабочка, в эмблемах (см. соответствующие эмблемы в: Henkel, Schöne) и в живописи, например, в натюрморте голландского барокко [128] . Также и в литературе Символизма, стрекоза может быть символом высшей, чистой красоты, например, в Стрекозах Луи Кюперуса. С другой стороны, насекомые вообще в русском народном восприятии – существа хтонические, они ассоциируются с потусторонним миром и со смертью [cм.: МНМ, II, 202; Успенский, 86 (прим. 99), 97] [129] . И в произведениях Тургенева насекомое может метафорически репрезентировать смерть и вообще злое начало в природе; [130] ср., например, Стихотворение в прозе № 34: Насекомое ; Мой сосед Радилов . В планах для Новой повести Травин и Сабина видят смерть в образе маленького зеленого паучка, которого убивает большая желтая муха [Тургенев XI: 238]. [131]

Но наибольшее внимание привлекает сам факт непроизнесения слова стрекоза . Чем может объясниться это умолчание? Именно в русской литературе вокруг этого слова существует целое ассоциативное поле; видимо, не желая эксплицитно навязывать их читателю, Тургенев все-таки хотел, чтобы тот вспомнил о них. В русской литературе мы нередко встречаем поющую стрекозу: она выступает в трех классических перeводах лафонтеновской басни LaCigaleetlaFourmi: Стрекоза Хемницера (1782) Стрекоза Нелединского-Мелецкого (б. г.) и Стрекоза и муравей Крылова (1808; переложение Озерова Кузнечик не публиковался до 1960 г.). Своим пением стрекоза здесь приобретает устойчивые черты беспечного поэта, противопоставленного прозаическому дельцу. Замена французского насекомого cigale (кузнечик, сверчок), которое действительно поет, т. е. стрекочет, – стрекозой , которая хотя и жужжит при полете, но в дальнейшем молчит, видимо, объясняется тем, что в разговорном языке XVIII – начала XIX в. слово стрекоза обозначало и кузнечика и стрекозу [Кобяков, 10] [132] . Еще в 1836 г. Тютчев писал:

В душном воздухе молчанье,

Как предчувствие грозы,

Жарче роз благоуханье,

Резче голос стрекозы… [Тютчев, 124]. [133]

Вариант: Звонче голос стрекозы [Tам же, 315].

Строки эти, как известно, вызвали мандельштамовскую: «Дайте Тютчеву стрекозу, – догадайтесь, почему» [134] . Традиционное сближение стрекозы и поэзии возвышенного типа в наше время поддерживается девизом поэтического общества «Добровольное Общество Охраны Стрекоз» (ДООС) – крыловской строкой «Ты все пела? Это дело!».

Читать дальше