Л. Зайонц - На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян

Насколько нам известно, к февралю 1934 г. из представленных в списке поэтов стихи памяти Белого написали трое: сам Зайцев, Г.А. Санников и, конечно, Мандельштам. Но первые двое, по-видимому, не собирались их декламировать. Мандельштам, напротив, был готов к выступлению. Собственно говоря, он, не дожидаясь предоставления официальной трибуны, уже начал знакомить с ними своих друзей. В записях Зайцева отмечено: «26 января Мандельштам зашел к Пастернаку прочитать свои стихи о Борисе Ник<���олаевиче> и просидел у него до двух часов ночи».

Судя по этому черновику, все уже было «на мази»: устроителями мероприятия значился не только группком, но и правление ГИХЛа, уже определились с точной датой, временем и местом проведения вечера, а также с составом участников. Их фамилии идут в черновике программы в алфавитном порядке, что отражает, на наш взгляд, не только желание никого не обидеть, но подчеркивает официальный характер документа.

«Прописана» и роль Мандельштама. Но опять что-то произошло, и вечер, назначенный на 20 февраля, не состоялся.

Однако идея проведения такого мероприятия еще некоторое время теплилась, причем не только в кругу друзей Белого, но и, что примечательно, «в верхах». Это следует из записей Зайцева за 9 и 11 мая 1934 г.: «Вчера был у Мейерхольдов. Говорил с Зинаидой Ник<���олаевной> о предстоящем вечере памяти А. Белого в ГИХЛе <���…>»; «С конца апреля работал над подготовкой вечера памяти Бор<���иса> Ник<���олаевича>. И опять – срыв: нет никого из исполнителей, участников. А вчера Аборин вновь говорит: вечер надо устроить обязательно и – до Съезда писателей, иначе будет неловко перед съездом, такой большой писатель, и замолчали его смерть… Погибло две недели. Еще погибнет две недели, а вечер опять не состоится. Сегодня у нас с Клавдией Ник<���олаевной> был решительный разговор по этому поводу…»

Примечательно, что Зайцев в качестве важной причины «срывов» называет отсутствие «исполнителей, участников», подразумевая, видимо, их физическое отсутствие в Москве. В отношении Мандельштама эти сетования были вполне справедливы: с середины апрели по начало мая он находился в Ленинграде, а в ночь с 13 на 14 мая был арестован.

В общем, попытки провести вечер памяти Белого, начавшись в январе, тянулись почти полгода и закончились провалом. Тем не менее эта история с неудавшейся организацией группкомом ГИХЛа вечера памяти Белого и планируемым выступлением на нем Мандельштама проясняет, как нам кажется, происхождение «гихловского» списка. Скорее всего, стихи Мандельштама (как и списки участников мероприятия) были переданы в ГИХЛ для утверждения и включения в программу. [247]

На то, что у «гихловского» списка была некая прагматическая цель, «намекает» посвящение к стихотворению, точно повторяющее и название вечера, и заявленную в программе тему выступления Мандельштама: «прочтет стихи, посвященные памяти Андрея Белого». Формулировка посвящения (с одновременным указанием и имени, и псевдонима – «Памяти Б.Н. Бугаева /Андрея Белого/») выглядит как-то слишком официально и непривычно для поэтического текста: так Белого могли называть в гонорарных ведомостях или повестках на очередное «гихловское» заседание. К тому же, строго говоря, посвящение в данном стихотворении вообще излишне и, по сути, является тавтологией: ведь функцию посвящения выполняет указанный в заглавии день похорон… Видимо, посвящение адресовалось не столько Белому, сколько тем чиновникам, которым мало что говорило число 10 января и потому требовалось наглядно объяснить связь стихотворения с тематикой траурного вечера.