Умберто Эко - Искусство и красота в средневековой эстетике

В центре платонизма Марсилио Фичино — живая связь между религией и философией. Эта проблема сама по себе не отличалась новизной. Новым был способ ее решения: возродить древнюю мудрость, которая сохраняла это единство нетронутым. Понятно, что подобная позиция заставляет гуманистов перечитывать все откровения, заново изучать все эпохи и страны, чтобы отыскать в них основу естественной древнейшей по происхождению религии. Отсюда и та горячность, которую испытывали как ученые, так и их покровители по отношению к открытию греческих рукописей. Именно в философии платонизма слияние метафизического мышления с религиозным приобретает наиболее последовательный вид; однако, влекомые энтузиазмом открытий, гуманисты ставят акцент на одном аспекте платонизма — на учении о любви и на его возможных импликациях в том, что касается переосмысления роли человека в мире. Согласно Фичино, цель философской религии — обновление человека. Искупление — это обновление, в результате которого благодаря человеку сотворенная природа возвращается к Богу. Человеческая душа является истинной скрепой мира, ибо она, с одной стороны, обращена к божественному, а с другой, пребывает в теле и повелевает природой. Человек причастен провидению, которое управляет наделенными душой существами, причастен судьбе, которая управляет неодушевленными существами, и природе, которая управляет телами. Однако, будучи причастным всем трем ступеням мира, он не определяется ни одной из них. Он деятельно в них участвует. Душа исполняет свою посредническую функцию через любовь: Бог любит мир и творит его, а человек любит Бога. Благодаря узам любви, которые взаимно связуют человека и Бога, человек представляет собой живое единство бытия. Он обожествляется в процессе развития своей разумной природы, в ходе бесконечного очищения и совершенствования.

Подводя итог, мы можем сказать, что платонизм Марсилио Фичино основан на представлении о любви как осознании недостающего блага и необходимости поиска его; осознании интеллектуального откровения, в ходе которого приоткрывается тайная, облаченная в сакральные одежды истина, так что философ становится священником.

Теперь посмотрим, каким образом подобная позиция сказывается на эстетическом видении Фичино и приводит его к размежеванию со схоластической эстетикой. В следующем отрывке (взятом из его трактата «О любви», представляющего собой комментарий на 2–4 стихи Платонова «Пира») Фичино заново обозревает все классические темы средневековой эстетики, но только для того, чтобы оспорить их. «Впрочем, есть такие, которые считают, что красота заключается в таком расположении всех членов или, поскольку мы пользуемся их словами, в соразмерности и пропорциональности вместе с некой приятностью цвета. Мы не соглашаемся с их мнением потому, что коль скоро такое расположение частей существует лишь в сложных вещах, ничто не может быть изящным. Между тем мы называем красивыми и чистые цвета, источники света, один-единственный звук, блеск золота и сияние серебра, науки и душу, а все это — простые вещи; они доставляют нам наслаждение как подлинно прекрасные вещи. Добавим к этому, что пропорция эта включает все члены, составляющие тело, и не существует в каждом из них в отдельности, а во всех вместе. Следовательно, один член сам по себе не может быть красивым. Но из отдельных частей рождается пропорция всего согласия. Отсюда следует нечто в высшей степени абсурдное: вещи, по своей природе неизящные, рождают красоту…

…Тот же самый довод побуждает нас не признавать и того, что красота заключена в приятности цвета. Ибо часто цвет ярче в старике, красоты больше в молодом. Среди людей равных по возрасту часто случается, что тот, кто превосходит другого по цвету, уступает другому в грации и красоте. И пусть никто не осмеливается утверждать, что красота есть некое сочетание формы и цвета. Ведь тогда было бы нельзя считать достойным любви ни науки, ни звуки, лишенные цвета и формы, ни цвета и источники света, которые не имеют никакой определенной формы…

…Божественная сила, все превосходящая, породив из себя ангелов и души, тотчас же милосердно вливает в них, как в свое, сияние свое, в котором заключается плодоносная сила всего создаваемого. В них, как наиболее к себе близких, она начертала гораздо более тщательно, чем в мире материи, строй и порядок всего мира. По этой причине картина мира, которую мы видим, в ангелах и душах сверкает с большей силой. Ведь в них форма каждой сферы, Солнца, Луны и прочих светил, стихий, камней, деревьев, каждого из животных. Картины этого рода называются у платоников в ангелах прообразами и идеями, в душах — логосами и понятиями, в материальном мире — формами и образами. Ясные в материальном мире, они более ясны в душе, и наиболее ясны в уме ангела. Таким образом, один лик Божий сияет в трех по порядку расположенных зеркалах: в ангеле, в душе, в теле мира.