С этим связаны стремления разработать систему идеальных пропорций для человеческой фигуры. Этим вопросом занимался скульптор Поликлет, работая над своим «Каноном», то есть «правилом», а затем блестяще воплотил свои изыскания в статуе, — возможно, в знаменитом «Дорифоре» («Копьеносце»), многочисленные копии которого нам известны. Атлетическая скульптура, которой Поликлет усердно занимался, представляла благодатное поле для подобных изысканий. Изображая обнаженных атлетов, ваятель должен был представить человеческое тело во всем его совершенстве. Поликлет сумел выразить осознанное восхищение греков мужской красотой, сочетавшей в себе физическую силу и самообладание. Пластический идеал, найденный таким образом, отвечал стремлению общества, для которого человеческая мера была мерой всех вещей и в глазах которого лучше всего человек совершенствовался в разумных видах спортивных состязаний. Этот идеал, исполненный интеллектуальности, тесно связан с реальностью, которую он украшал и возвышал, подчиняя закону чисел.
Значит ли это, что подобное внешнее совершенство полностью удовлетворяло греков? Восхищаясь им, они признавали его границы: римский ритор Квинтилиан, писавший в I веке н. э. и руководствовавшийся ранними греческими авторами, говорил следующее: «Если Поликлет сумел придать строению человека сверхестественную красоту, то лишь для того, чтобы выразить божественное величие». Полный смысл этой фразы обнаруживается, если сопоставить ее со словами того же Квинтилиана о Фидии, который «обогатил в какой-то мере традиционную религию». Избрав отправной точкой человеческий образ, один из этих художников достиг строгого внешнего совершенства, казавшегося, правда, немного холодным и безжизненным, другой поднял предназначение человека, дав ему непосредственную способность воспринимать сверхъестественное величие. Антропоморфный образ отражает, таким образом, и гуманистический идеал, и божественную трансцендентность. В этом все богатство эллинизма.
Культовая статуя являлась самой высокой планкой для скульптора, подобно храму для архитектора, но перед художниками стояли и другие задачи, которым они отдавались с тем же пылом и той же добросовестностью. Отделка священных сооружений, надгробных памятников, внутреннего убранства культовых помещений была невозможна без них и будила их воображение. Сокровищница древних мифов предоставляла богатый материал. Его использовали также для создания бытовых предметов. Публике эти мифы были знакомы, поэтому художнику не нужно было быть многословным: нескольких характерных черт или, по крайней мере, подписи было достаточно, чтобы персонаж был узнаваем. Так что художник мог перейти непосредственно к главному. Отсюда строгость греческих произведений, где важна каждая деталь и где сдержанность стиля приобретает экспрессивную силу. Две пары воинов напоминают о троянской битве, точно так же как яблоко в руке Геракла наводит на мысль о легенде о Гесперидах, а подрезанный ствол изображает лес. Этот умный народ умел понимать с полуслова: он любил искусство, изобилующее намеками и символами, которое все время прибегало к активному участию зрителя, стремилось высказать как можно больше с как можно большей экономией средств и при помощи таких приемов, как метонимия и литота. Это искусство вдохновлялось ежедневными наблюдениями, но стремилось выражать то, что вечно. Оно допускало экспрессивное выражение, но отвергало жестикуляцию. Оно великолепно могло рассказать историю, но прежде всего находило удовольствие в постижении непрерывной сущности бытия: лучше всего дух классической Греции выражают одиночные фигуры, сидящие и стоящие, обнаженные и одетые, мужские и женские, которые размышляют или мечтают, а чаще всего, не имея какой-то особой мысли или действия, вечно живут тихой, восприимчивой и возвышенной жизнью. Не пренебрегая мелкими деталями, которые великолепно использовали вазописцы, классическое греческое искусство стремилось к высокому. Это животрепещущее и яркое искусство: не будем забывать, что все мраморные статуи тонировались, чтобы подчеркнуть ощущение реальности. Но воздействуя на чувства, искусство было обращено к разуму, и именно удовлетворить его оно стремилось посредством чувственного восприятия.
* * *
На службе у частного лица или полиса, мерой которого был человек, греческий мастер обретает и укрепляет ощущение своей собственной индивидуальности. Греческое искусство первым раскрыло личность художника. У самых истоков находится легенда, связанная с именем Дедала, родоначальника и покровителя скульпторов, происхождением от которого, шутя, хвалился Сократ. Другой легендарный мастер, Эпей, считался строителем троянского коня. О них обоих свидетельствуют еще произведения классического периода. С этих выдающихся предков начинается непрерывная линия скульпторов: в конце VII века критяне Дипойн и Скиллид объявили себя Дедалидами, то же самое сделали и их ученики, Тектей и Ангелион, создатели огромной статуи Аполлона на острове Делос, которую видел и воспел Каллимах. Именно в Греции скульпторы ввели традицию подписывать свои произведения: их сохранившиеся автографы так многочисленны, что их объединили в особый сборник, ставший главным источником по истории искусства. Их свидетельства обогащают и дополняют сообщения Павсания, старательно фиксировавшего имена известных художников, подписавших свои статуи. Обычай скульпторов переняли гончары: в VI веке мастера по керамике в Аттике стали подписывать свои самые прекрасные вазы либо как художники, либо как гончары. И здесь документов сохранилось такое большое количество, что они предоставили археологам прочное основание для хронологических и стилистических классификаций. Ученые всегда стремились точно определить «манеру» главных художников: то, что это усилие увенчалось особым успехом в расписной керамике, где художники были лишь скромными ремесленниками, обнаруживает, в какой мере эллинистическое общество покровительствовало расцвету индивидуального таланта.
Читать дальше