Франсуа Шаму - Цивилизация Древней Греции

Осторожности, предпринятые в отношении права преемственности двойственной наследственной царской власти, мы обнаруживаем в элементах спартанской системы: совете и собрании, заимствованных у других греческих полисов. Именно в их применении проявляется оригинальность Лакедемона. Апелла на самом деле не могла препятствовать воле магистратов. Все предусмотрено для того, чтобы обеспечить исполнение сильной власти, которая первоначально была в руках двух царей и которую начиная со времени Ликурга герусия делила с ними. Но, кроме того, коллегиальная и ежегодная магистратура, эфоры, играла решающую роль в государстве. Пять эфоров, или «надзирателей», были созданы после Ликурга. Избранные апеллой из своей среды, они надзирали от имени всего народа одновременно за деятельностью царей, которые клялись перед ними управлять по законам, и за соблюдением гражданами традиций в частной и общественной жизни. Ответственные за благосостояние граждан, они обладали всей властью для того, чтобы ее обеспечить собственными решениями без посторонней помощи: наставления магистратам, порицания, различные поощрения. Все трепетало и склонялось перед ними, кто не отчитывался никому, кроме своих преемников в этой высшей магистратуре: впрочем, долгое время они действовали в соответствии с глубинными чаяниями сограждан.

Это замкнутое общество, гордое, сплоченное, решительно консервативное, желало любой ценой оградить себя от напастей извне. Начиная с середины VI века оно отвергало всякую красоту искусства и архитектуры. Стремясь сохранить себя изнутри, оно объявило вне закона торговлю и даже хождение серебряной монеты. Его амбиции ограничивались стремлением удержать под своей властью Мессению — хлебный амбар, который кормил его военное сословие, поддерживать господство на Пелопоннесе ценой непрерывных операций против Аргоса и полисов Аркадии и, наконец, не допустить любой попытки гегемонии в материковой Греции — независимо от того, шла ли речь о персидском вторжении, афинских претензиях на доминирование или политике Эпаминонда, в противостоянии с которой оно себя истощило. Эти последовательные, твердые, но в высшей степени ограниченные замыслы долгое время увенчивались успехом: но они не обеспечили ни экономического расцвета, ни культурного авторитета. Кроме того, медленно и постепенно разрушалась сама основа спартанского государства: принцип равенства граждан, основанный на владении одинаковыми участками земли, постоянно страдал. Сами победы Спарты повлекли за собой приток необыкновенных богатств. Об этом говорит Сократ юному Алкивиаду в одноименном диалоге Платона (123 а): «о деньгах, которые приходят в Лакедемон, можно сказать то же, что говорит лиса льву в басне Эзопа: следы, идущие в город, очевидны, но тщетно было бы искать обратных». Вопреки строгим наставлениям традиции, желание собственности, скрытое под мнимой суровостью, соблазняло спартанцев. На заре V века милетиец Аристагор, желавший добиться военной поддержки Спарты в мятежах в Ионии, пытался подкупить царя Клеомена богатыми подарками и перспективой добычи: и только знак богов в виде слова ребенка — собственной дочери Клеомена — заставил царя прогнать просителя. Растущее желание накапливать частные богатства привело к сосредоточению земельной собственности в руках меньшинства, что противоречило предписанному законом равенству. Большое число спартанцев, неспособных делать взносы на совместные трапезы, было исключено из сословия Равных и перешло в сословие Низших. Количество полноправных граждан постоянно уменьшалось в течение V и IV веков: от приблизительно 5000 человек после греко-персидских войн до менее 3000 ко времени битвы при Левктрах в 371 году, по оценкам В. Эренберга. Эта медленная, но неуклонная убыль гражданского коллектива уже самими древними расценивалась как смертельная болезнь, которой была поражена Спарта и которую называли олигантропия, то есть нехватка людей. В Спарте эта нехватка препятствовала проведению какой-либо крупной политики, даже если бы традиционная ограниченность взглядов лакедемонского правительства ее допускала.

Олигархические или демократические, политические режимы греческих полисов были придуманы для узких обществ и, как показывает история, практически не предполагали ни стремления к грандиозным замыслам, ни образования больших государств. Зато эти режимы благодаря исключительному разнообразию впервые четко определили отношения между государством и гражданином, заложив таким образом сами основы всех современных политических систем. Эти отношения были основаны на законе, который мог быть письменным или устным, мог приписываться традицией божественному вмешательству или зависеть от человеческой инициативы. Только тираны, в том смысле, который это слово приобрело в классический период, правили вне законов: именно такое отсутствие опоры на традиционные законы гораздо больше, чем суровость и жестокость власти, характеризует тиранию. Зато каждый полис, приобщенный к культуре, каким бы ни был его режим, имел целью осуществить идеал совместной жизни, регулируемой хорошими законами: этот идеал назывался евномия — гармония в законе, хороший порядок, вдохновленный мудростью. То, что реальность редко приближалась к этому идеальному совершенству, не мешало грекам искренне стремиться к нему самыми разными способами, в основе которых всегда лежал один основной элемент — искреннее согласие каждого гражданина с главными правилами полиса. Эти правила выражались в гражданских культах и в законах, или номах, которые имели отношение к религиозному почитанию. Конечно, юридические понятия, первоначально чтимые как священные, имели тенденцию постепенно превращаться в мирские. Но в классический период всегда существовало тесное родство между представлением о беззаконии и святотатстве. Благодаря знаменитому олицетворению законов в «Критоне» Платона видно, насколько самые великие умы афинян на заре IV века почитали законы как божественную сущность.