Евгений Толмачев - Александр III и его время

Цесаревич не отводил влюблённых глаз от миловидной невесты. Дагмара сияла своими большими тёмными глазами, очаровывая всех мягким, как бархат, глубоким и вдумчивым взглядом. «Никогда не смогу забыть, — восторженно записала она 14 сентября в дневнике, — ту сердечность, с которой все встретили меня. В тот момент я чувствовала себя так, как будто я вовсе не была им чужая, и, казалось, что и они испытывают по отношению ко мне те же чувства, потому что они приняли меня, как будто я была им своя. Я не могу описать, что происходило во мне, когда я впервые ступила на русскую землю. Я была так взволнована и более, чем когда-либо, думала о моём усопшем ангеле и очень отчётливо чувствовала, что в тот момент он был рядом со мной» (10, оп. 1, д. 8, л. 6).

Получив первую приветственную телеграмму от Кубанского казачьего войска, принцесса обратилась к царю с просьбой позволить ей ответить самой и немедленно составила её на русском языке.

17 сентября, в день Софии, Веры, Надежды и Любови, состоялся торжественный въезд царственной невесты в Петербург. И на этот раз чудная, совершенно летняя погода придавала особый праздничный колорит всей дивной картине, развернувшейся в северной столице. Сидя в золотой карете вместе с императрицей, Дагмара была поражена великолепием происходившей церемонии и праздничной атмосферой, царившей на всём пути, по которому двигалась пышная кавалькада. Вслед за её экипажем виден был внушительный ряд золочёных карет, состав конвоя Его Величества, отрядов гвардейских полков в парадной форме и многочисленной свиты, следовавшей верхом. С левой стороны её кареты ехал цесаревич Александр Александрович. На Невском проспекте, как и на прилегающих к нему улицах дома были украшены национальными русскими и датскими флагами, коврами и цветами. Всё окна, балконы и места, незанятые войсками, были заполнены горожанами, которые встречали невесту радостными криками «Ура!», приветственно махали руками и шляпами. У Казанского собора шествие на некоторое время остановилось. После совершения в храме молебна перед иконою Казанской Богоматери, шествие продолжилось дальше к Зимнему дворцу. Отвечая на несмолкаемый гул приветствий, датская принцесса беспрерывно приветливо кланялась на обе стороны. Наблюдавший процессию Валуев отметил: «Торжественный въезд состоялся при великолепной погоде с большим великолепием земного свойства. Да будет это согласие неба и земли счастливым предзнаменованием. Видел принцессу. Впечатление приятное. Есть ум и характер в выражении лица. Прекрасные стихи кн. Вяземского под стать той милой Дагмаре, которой и наименование он справедливо называет милым словом» (там же).

По прибытии в Зимний дворец императорского кортежа, высочайшие особы направились в домовую церковь. При входе в храм царственная невеста вслед за императрицей широко осенила себя православным знамением креста, произведя огромное благоприятное впечатление на окружающих.

В последующие дни проходила череда празднеств: балы, иллюминации, фейерверки. Все они были тягостны для цесаревича. «Я был на одном бале, — вспоминает С. Шереметев, — и видел, как цесаревич стоял во время кадрили около своей невесты, но это продолжалось недолго. Он решительно заявил, что танцевать не намерен, и слово это сдержал к немалому смущению придворных и семьи… Он показывался в публике по обязанности, у него было отвращение ко всяким иллюминациям и фейерверкам, ко всему показному и деланному. Он не стесняясь делал по-своему и вызывал нетерпеливое неудовольствие родителей» (354, с. 421).

12 октября в Зимнем дворце свершился обряд миропомазания и присоединения к православной церкви высоконаречённой невесты. Впервые на ектеньи принцесса Дагмара была провозглашена благоверной великой княгиней Марией Фёдоровной.

«Слишком 25 лет тому назад, — заметил Валуев, — видел в той же церкви совершение того же обряда над нынешнею императрицей. Не только мои тогдашние глаза, но и зрелище было другое. Мария-Дагмара — неразгаданная загадка. Её осанка и все приёмы во время обряда были безукоризненны. Но вместе с тем мне казалось, что она вполне сознавала, что совершается только необходимый обряд. Не чувства, а мысль царила в её чертах. Какая мысль? В металлических звуках её голоса слышалась сила. Куда направится и как отзовётся эта сила? Во время литургии она стояла неподвижно и напоминала мне другое видение, в другой местности и при совершенно противоположной обстановке. Отчего могла она мне его напомнить? Кругом меня толпились другие зрители. Внимание всех было сосредоточено на том, что и предо мною, как и перед ними, происходило… Воспреемницею или свидетельницею по чину обряда на сей раз сама императрица… Императрица стояла возле принцессы. Она же подводила её к иконам и к святому причастию. Величава, печальна, но мягко любезна и почти нежна» (там же, с. 156). Присутствующие при этом трогательном таинстве высочайшие особы были поражены необычайными успехами принцессы в русском языке. Все ответы, ожидаемые при совершении этой процедуры, были произнесены невестой так ясно, чётко и правильно на русском, что император был приятно изумлён и немедленно, здесь же в соборе, выразил своё полное благоволение.