Дитер Лауэнштайн - Элевсинские мистерии

"Что препятствовало бы людям, занимающимся теоретической философией, вступать в теургическое единение с богами? — пишет Ямвлих. — Теургическое единение дают свершение неизреченных и богоугодно осуществляющихся превыше всякого мышления дел и сила мыслимых только богами невыразимых символов" (Мист. 11.11). Сопутствующие причины тому — настрой и чистота.

Музыка помогает пробудить сей божественный настрой, "потому что душа, прежде чем предоставить себя телу, вслушивалась в божественную гармонию"* (Мист. III.9). В подобной теургии к музыке присоединялась и языческая литургия. Взаимосвязь мистерии и литургии здесь вполне очевидна.

Последними схолархами Академии, закрытой императором Юстинианом в 529 году после девятивекового существования, были Плутарх Афинский (350–432/433), Си-риан, Прокл (411/412—485), Марин и Дамаский (458–535). Плутарх принес в Академию идеи Плотина, и крупнейшим среди его приверженцев был Прокл. Ни один из тогдашних схолархов не был уроженцем Афин, большинство происходило из Сирии, Прокл — из Малой Азии.

Жизнеописание Прокла оставил его ученик Марин из палестинского Неаполя". Философ родился в городе Византии в семье зажиточных ликийцев и шестнадцатилетним подростком отправился в Египет, в Александрию, чтобы изучать там грамматику, риторику, а также — ради освоения римского права — латинский язык. Когда его учитель Лео-нат собрался в Византии, Прокл поехал вместе с ним, но еще раньше в лице Олимпиодора нашел себе наставника в Аристотелевой философии. Девятнадцати лет от роду он прибыл в Афины изучать платоновское учение. В гавани, его встретил молодой земляк-ликиец. По дороге в город они сделали привал у святилища Сократа и в тот же вечер поднялись на акрополь. Сторож уже стоял с ключами и сказал молодому пришельцу: "Кабы не ты, я запер бы ворота". Марин толкует эту фразу в том смысле, что, не приди Прокл в Афины, платоновская философия пресеклась бы12.

На способности новичка первым в Афинах обратил внимание Сириан, который доложил тогдашнему заместителю схоларха Академии: "Будет из него или великое благо, или совсем тому противное!"13 Именно Сириан отвел юношу к старику схоларху, Плутарху Афинскому, и сказал вот что: "Позволь ему изучить, что надобно, хотя бы и при этом воздержании, а там пусть он хоть с голоду умрет, если хочет"14. Плутарх читал с ним Аристотеля, "О душе", и Платонова "Федона". Когда спустя два года мудрый старец умер, Прокл так сблизился с Сирианом, что они звали друг друга отцом и сыном; впоследствии бренные останки обоих упокоились в одной могиле. Жены и детей у Прокла не было15.

"Менее чем за два года прочитал он насквозь все писания Аристотеля по логике, этике, политике, физике и превыше всего по богословию. А укрепившись в малых предварительных таинствах, приступил он к истинным таинствам Платонова учения, приступил чередом и не сбиваясь с шага, как говорится в пословице. Сокрытые в нем божественные святыни он старался прозреть непомраченными очами души и незапятнанной ясностью умозрения"16.

Среди многочисленных сочинений Прокла самое первое ("Начала теологии"*) и самое последнее ("Теология Платона") написаны без какого бы то ни было стимула извне17. К двадцати восьми годам он создал комментарий к Платонову "Тимею" и до конца дней более всего ценил именно эту свою работу18. По зрелом размышлении стоит упомянуть также и комментарий к первой книге Евклидовых "Начал геометрии"19.

Из сочинений Платона выше всего он ставил "Тимея" и "Парменида"20. Но будь Проклу дозволено сохранить лишь две книги, он выбрал бы халдейские оракулы да Платонова "Тимея"21. Долгих пять лет он работал над ныне утраченным комментарием к оракулам22. Доминиканец Вильем из Мербеке, "латинский" архиепископ Коринфа, перевел с греческого большинство трудов Прокла, закончив свою работу в 1268 году. Его друг Фома Аквин-ский (1225/26—1274) использовал комментарий к "Тимею" и "Начала теологии". Майстер Экхарт, Таулер и Николай Кузанский читали Прокла, цитировал его и Кеплер. Весьма популярный в средние века Псевдо-Дионисий Ареопагит испытал большое влияние Прокла.

Труды Платона Прокл воспринимал как своего рода канонические священные писания, к которым он причислял также "Законы" и орфические гимны. Сам он слагал песнопения до глубокой старости. В Четвертом своем гимне он молит богов:

Вы, кто священной премудрости держит кормило, о боги! Вы возжигаете в душах людских возвышающий пламень, Дабы, покинув обители мрака, они устремились К высям бессмертных, очистившись таинством гимнов посвященных.