Повсеместное присутствие фасцин для защиты от злых сил было сравнимо разве что с популярностью Приапа, одного из самых незначительных богов пантеона, у которого, однако же, был самый крупный пенис — настолько большой, что «на взводе» он был размером чуть не с половину его тела. Изначально Приап был греческим божеством. Считалось, что он был родом из города Лампсак в Малой Азии, где под его эгидой проходили знаменитые оргии. Его мать, красавица Афродита, стыдилась того, что у ее сына было такое уродливое лицо и деформированное тело. А вот женщины из Лампсака так не думали: по их мнению, у него все было как нельзя лучше. Сложности у Приапа были не с ними, а с лампсакскими мужьями: снедаемые завистью, они изгнали этого вечно эрегированного соперника из города. Правда, в результате их поразила какая-то хворь (судя по всему, это была венерическая болезнь), свойственная только лампсакцам. И панацея от нее была найдена лишь после того, как мужья упросили Приапа вернуться обратно; они объявили его богом-покровителем садов и стад, а также сделали множество макрофаллических статуй, которые они расставили в дворах своих домов. (Разумеется, эта история очень схожа с мифами, объясняющими происхождение процессий с фаллосами Диониса в Афинах.)
В Греции Приап был популярным, но не слишком значительным богом. В Риме же его слава резко возросла — в основном из-за его огромного члена. «Хотя небольшой, аккуратный пенис мальчика или юноши был культовым предметом поклонения для афинских мужей, — писал историк Крейг А. Уильямс, — Приап, с его способностью «декларировать» свою зрелую маскулинность, внедряясь в окружающих своим внушительным орудием, стал для римлян настоящим символом соответствующих качеств». Приап выполнял свою главную функцию — защитника частной собственности — в виде небольшой статуи из дерева, которая ставилась либо в заднем дворике римского дома, либо прямо посреди полей, принадлежавших гражданину Рима. Его несоразмерно крупный член часто красили в красный цвет, и нередко он поддерживал какую-нибудь вазу с фруктами. Этот грубоватый, простоватый облик Приапа лишь усилил его влияние во времена правления Октавиана Августа, когда возникли опасения, что показная роскошь имперского Рима противоречит традиционным ценностям римлян. Грубо сработанные статуи Приапа «резко контрастировали с украшениями из золота и резного мрамора, которыми изобиловал Рим», писал историк Питер Стюарт. Своей ухмылкой и огромным пенисом Приап «подчеркивал правомерность призывов к возврату в состояние бесхитростности, характерное для Рима доимперской эпохи». И в то же время жестокости. Приапу посвящены более восьмидесяти дошедших до нас стихотворений на латыни. Большинство из них были якобы написаны самим Приапом как предупреждение для любителей чужого добра. Неизвестно, кто именно написал эти строки, но нельзя не отметить их агрессивный настрой:
Сей вырезанный из дерева скипетр,
что зеленеть листвой уже не может,
скипетр, коим цари владеть желают,
коего домогаются блудницы,
коему сластолюбцы лоб целуют,
внидет вору в утробу
вплоть до самой рукояти,
мохнатой и мудастой [33] Стих двадцать пятый в переводе Максима Амелина из Carmina Priapea («Приапова книга», СПб.: Летний сад, 2003). «Приапову книгу» ошибочно приписывали римскому поэту Вергилию (70–19 до н. э.). Приапей — особый жанр настенной и книжной поэзии, в основном эротической и профанной, получивший название от бога плодородия Приапа, культ которого пришел в Грецию из Геллеспонта вместе с Александром Македонским и позже распространился по всему Средиземноморскому побережью.
.
В данном случае в роли злоумышленников выступали мужчины. Но это вовсе не означает, что Приап испытывал особо теплые чувства к женщинам.
Благочинные жены, прочь отсюда!
Брань подслушивать грязную стыдитесь. —
Напролом, ни во грош не ставя лезут;
Разумеется, благочинным тоже
Хрен огромный по нраву и по вкусу.
Эти стихи великолепны по многим причинам, но одна из главных заключается в том, как говорящий пенис используется для изображения неприглядного портрета римского общества. Как писал Отто Кифер в своем основополагающем труде 1934 года «Сексуальная жизнь в Древнем Риме», римскому чувству эротики присуща жестокость. И нигде это не проявлялось так, как в гладиаторских боях в Колизее, во время которых жажда жестоких зрелищ персонифицировалась в гладиаторе: он вонзал свое оружие в другого гладиатора и получал право жить, или же оружие вонзали в него, и тогда он умирал. Аналогичная эротизированная жестокость вдохновляла и приапическую поэзию. И хотя предназначалась она для забавы, однако, как пишет классицист Г. Д. Рэнкин, ее «презрение к сирым», а также «цинизм и насилие» были «слишком уж характерной чертой всего римского».
Читать дальше