Олег Трубачев - К истокам Руси. Народ и язык

Слова, высказанные в 1860 году, остаются и сейчас для нас не устаревшей программой, ибо основательное погружение в этот материал красноречиво показывает, сколь многое в нем было даже «неподозреваемо» для нас.

Наш обзор славянского ономастического материала в регионе не может не быть суммарным и выборочным, и выбор мы останавливали преимущественно на архаичных и локально ограниченных, в том числе эндемичных, образованиях. Поскольку ономастика своими путями сообщается с апеллативной лексикой, а через последнюю – с языком, как правило, языком более древним, это гарантировало нам определенные, пусть не самые богатые, возможности для заключений, характеризующих эту юго-восточную периферию древнерусского ареала. Во всяком случае, при скудности данных, имевшихся в распоряжении науки на сей счет, это давало дополнительные результаты.

Вначале – о славянских названиях Северного Приазовья. В качестве таковых могут быть выделены (с запада на восток): Молóшной Крек/Молочной Крюк (записи конца XVIII в., современная форма – Молочный Утлюк – показывает возможности позднейшей тюркизации), приток реки Молочной; основная форма тождественна русск. диал. кряк , крек , звукоподражательному по природе праславянскому слову [41], сюда же, далее, русск. диал. клек «лягушачья икра», а также Клекоток/Клекотока, речка в бассейне Верхнего Дона [42]. От лягушачьей икры, как и от ряски, назывались метафорически тихие, заболоченные речки. Обиточная / Обыточная , приток Азовского моря, ср. одноименная коса неподалеку (см. выше), далее – сюда Обыточка , приток Псла на днепровском левобережье, и другие случаи гидронима Обитóк ниже. Представляет глубокий интерес своим образованием от несохранившейся лексемы – вост.-слав. * обиток , праслав. * obitokъ [43]. Бéрдá, Бéрдымн., приток Азовского моря; обращает на себя внимание помимо морфологического разнообразия [44]также своим своеобразием семантики – близкие лексические значения «прóпасть», «яма» отмечены, прежде всего, в украинских карпатских говорах у этого обычного славянского названия ткацкого снаряда или метонимически (у южных и западных славян) – горного рельефа [45]. Свинорыйка, в бассейне реки Берды, представляет продолжение древней модели славянского сложения на - ryja , ср. Свинорье, в Верхнем Поднепровье [46], Черторой, Черторыя, польск. Czartoryja, Копорье, в основном – с западнославянскими ассоциациями [47]. Свидовáтая/ Свидувата, в бассейне реки Берды, со связями, прежде всего, – в Поднепровье ( Свидiвка , Свидiвок ) и в украинских Карпатах ( Свидник , Свидiвець ), а также на Балканах, ср. укр. Свид Cornus sanguinea [48]. Витава, населенный пункт на берегу Азовского моря, западнее реки Кальмиус [49], весьма архаично по корневой принадлежности и славянскому словообразованию. Кáлка/ Калки/ Калъкъ/совр. Кáльмиус, приток Азовского моря, известнейшее по летописным данным место битвы 1223 года; целый «куст» славянского гидронимического словообразования, ср. сюда Кáльчик , приток Кальмиуса (он же – Калец , 1224 г.); налицо и вторичная тюркизация – сложение с тюрк. müjüz «рог» в «Кальмиус». Название Калúтвина(балка в бассейне реки Миус) связано с ярко эндемичным, исключительно донским гидронимом Калитва , ср. еще название горы Калитва на левом берегу Днепра, близ Орели [50], не первый случай в этом регионе славянского образования древнего вида, но без связей в известной нам нарицательной лексике. И названием балки Коровий брод(запись XVIII в.), между рекой Миус и рекой Дон, со славянской прозрачностью конструкции и типологическими аналогиями вроде Ox-ford, и Βόσ-πορος, мы заканчиваем немногочисленный, но весьма репрезентативный в отношении самобытности и древности образования ряд приазовских гидронимов и топонимов, в основном – из собрания Отина [51]. Можно разве что еще пополнить этот ряд в западном направлении, в пределах днепровского Левобережья, двумя топонимами древнего славянского вида – Перекоп , у Срезневского – Перекопь [52], возможная приблизительная калька реликтового индоарийского * кrtа – «сделанный (то есть – вырытый вручную)», примерно в том же месте, у основания Крымского полуострова, и др.-русск. Олешье, один из «заселенных притонов» у моря [53], которое с незапамятных времен – от геродотовской Гилеи (Ýλαία – «лесная») до нынешних Алешковских (!) песков – стойко донесло и сохранило образ этого «лесистого» пятачка среди окружающих всегда безлесных пространств.